Сьюзен Кэрролл - Ночной скиталец
Но это едва ли имело значение, потому что она, наконец-то, уезжала. И Ланс чувствовал облегчение. И только тот факт, что Вэл шагал взад и вперед перед столом, возвращал Ланса в привычное состояние дьявольского напряжения.
— Святые небеса, — сказал Вэл. — Ты не можешь просто остаться здесь и позволить этой женщине ускользнуть от тебя. Твоей избранной невесте, леди, для любви к которой ты был рожден.
— Если верить Эффи Фитцледжер, — напомнил Ланс своему брату.
— Если верить твоему сердцу. Сент-Леджеры всегда знают, когда они находят свою единственную истинную любовь. Ты будешь рассказывать мне, что ничего не чувствовал, когда был с Розалин?
Ланс сморщил нос.
— Да, я чувствовал. Боль. Очень сильную боль.
И ошеломляющую потребность коснуться ее, продолжать касаться ее…
Раздраженно нахмурившись, Ланс вернулся к письму. Он поздравил себя с выполнением тяжелой задачи, чему не помешали даже сетования Вэла.
Пока не посмотрел на нижнюю часть страницы, обнаружив, что там, где должна была быть его подпись, он бессознательно написал другое имя.
Розалин.
Свирепо выругавшись, Ланс смял бумагу в комок, вскочил на ноги, бросился к камину и предал свою неудачную попытку огню, зажженному, чтобы немного обогреть комнату.
К его глубочайшему раздражению, Вэл последовал за ним, как надоедливая колючка, прицепившаяся к фалдам сюртука.
— Почему ты не пойдешь хотя бы увидеться с ней, Ланс? И, наконец, извиниться за то, что ты сделал что-то, что расстроило ее. Чего ты боишься?
Неожиданный вопрос на мгновенье застал Ланса врасплох, но он быстро пришел в себя.
— Я ничего не боюсь, — сказал он, хватая кочергу и вороша ею почти погасшее пламя. — Розалин Карлион может размахивать своим маленьким кулачком сколько пожелает, но, думаю, я могу защитить себя от женщины.
— Особенно с тех пор, как ты научился оставлять свое сердце вне игры. Ты боишься, что Эффи ошиблась? Или чего-то еще?
— Нет, я чертовски уверен, что она ошиблась, — Ланс пронзил своего брата сердитым взглядом. — Розалин даже не хочет меня. Она хочет какого-то… какого-то проклятого глупого рыцаря в сияющих доспехах. Сэра Ланселота дю Лака!
Ланс попытался фыркнуть, но обнаружил, что ему это не под силу. Странно, что его все еще так сильно терзало явное предпочтение, отдаваемое Розалин призрачной легенде, которую он создал для нее.
— Ты должен был слышать ее пламенное описание великого героя. Когда она говорила, я даже не был уверен, меня ли она встретила той ночью?
— Тогда иди и скажи ей правду.
— Это показывает, как хорошо ты знаешь женщин, Святой Валентин, — язвительно ответил Ланс, запихивая кочергу обратно в железную подставку. — Они не хотят правды. Они хотят сказок, а у меня нет времени для этой проклятой чепухи. У меня есть более важные дела.
— Что может быть важнее, чем женщина, которую ты должен любить вечно?
— Как насчет меча, который я не так давно поклялся защищать? — Ланс схватил пустые ножны и потряс ими перед носом брата. — Или ты совсем забыл об этом? Даже с помощью Рейфа я не…
— Рейфа? Рейфа Мортмейна? — перебил Вэл. — Ты позволил ему помогать в поисках меча?
— Да, и что из этого? — спросил Ланс, сердито глядя на него.
— Н-ничего, — сказал Вэл, хотя его брови озабоченно нахмурились. Как бы то ни было, он быстро вернулся к вопросу о Розалин.
— Ланс…Если ты потеряешь свою избранную невесту, тебе уже не нужно будет использовать меч.
— У меня нет никакой проклятой нужды использовать его сейчас, — Ланс бросил ножны обратно на стол. Настойчивость брата досаждала его и без того растрепанным нервам. — Я вернулся в Замок Леджер не для того, чтобы пасть жертвой какой-то отвратительной легенды.
— Тогда зачем ты вернулся?
— Черт его знает! — Ланс снова подошел к столу, стиснув зубы. Брат последовал за ним.
— А как насчет проклятья, Ланс? — продолжал настаивать Вэл. — Ты знаешь, какие ужасные вещи случаются с теми Сент-Леджерами, кто отворачивается от их избранных супругов. Помнишь историю леди Дейдры?
— Да, она умерла, и ее сердце было похоронено под церковным полом. Думаю, я едва ли должен беспокоиться об этом. У меня нет сердца, — Ланс практически упал обратно на стул и положил перед собой еще один лист пергамента. Если бы у него было хотя бы пять минут покоя, он смог бы написать новое письмо. Но это казалось практически невозможной задачей, когда брат слонялся около него.
— Значит, ты решил позволить величайшему чуду, которое только может быть в жизни Сент-Леджера, исчезнуть из твоей жизни? — недоверчиво спросил Вэл. — Ты не пошевелишь даже пальцем, чтобы остановить Розалин?
— Нет! — отрезал Ланс. — Если ты думаешь, что эта женщина такое чертово чудо, иди и… и сам ухаживай за ней.
Вэл побледнел.
— Разве ты не знаешь, как сильно я желаю, как часто я… Даже не соблазняй меня, Ланс, — сказал он хрипло.
— Значит, тебе так сильно не нравится Розалин?
— Боже мой, нет. Она ангел. Что заставляет тебя спрашивать меня о таких вещах?
— Потому что я думаю, что ты должен сильно ненавидеть несчастную леди, — ответил Ланс, — чтобы желать ей выйти замуж за такого ублюдка, как я. Ты знаешь, я никогда не бываю порядочен с женщинами. Я никогда не был верен ни одной из них.
— Кроме Аделы Монтерой, — начал Вэл, но Ланс перебил его с хмурым видом.
— Оставь это, Вэл, — мягко предупредил он. — Оставь меня.
Вэл смотрел на него в течение нескончаемого мгновенья, в его глазах сквозило желание высказать все то, что терзало его душу. Но он сжал губы и заковылял к двери.
— Я никогда не смогу понять тебя, Ланс, — остановившись на пороге, добавил Вэл с редкой для него обидой. — Ты всегда был благословлен так многим. И все-таки я никогда не видел человека, так решительно отказывающегося от этого.
Он вышел. Тихий щелчок каким-то образом заставил чувствовать Ланса свою вину сильнее, чем если бы брат хлопнул дверью.
Ланс сжал зубы, возвращаясь обратно к письму, пытаясь выкинуть разговор с Вэлом из головы. Но тишина, в которой еще минуту назад он так сильно нуждался, казалось, стала оглушительной, с трудом получалось связать вместе пару слов. Ланс бросил ручку с раздраженным проклятьем и опустил голову на руки.
«В этом вся великая ирония моего существования», — подумал он. Ланс провел большую часть своей жизни, пытаясь вывести брата из себя, делая все возможное, чтобы тот был о нем невысокого мнения. И все-таки не было никого, чье неодобрение тревожило бы его больше.
