Агония Иванова - За чужие грехи
— Меня это не волнует, — отмахнулась Люся, обошла ее и демонстративно плюхнулась на диван, спиной к Наташе, — а ты делай что хочешь. Можешь сама у него спросить…
Именно так и поступила старшая. Она отошла на кухню и принялась оттуда набирать номер, лишь бы только Люся не помешала. Она была очень зла на сестру за то, какие вольности она себе позволила и в тоже время рада его звонку. Луч света в темном царстве, — решила она, хотя и знала, что это понятие здесь совершенно ни к месту. Ну и плевать, это не важно…
— Кто это? — недоверчиво спросил он, когда длинные гудки наконец-то закончились.
— Это я… Наташа, — смущенно проговорила девушка, — здравствуй… прости Люсю… она немного не в себе…
— Ничего страшного, — мягко сказал он и тяжело вздохнул, — с кем не бывает.
Глава шестнадцатая
Таня остановилась в слабом свете фонаря, глядя на унылое здание, где приветливо горели окна, среди которых были и ее квартиры. Дождевые капли, попадая под тусклые лучи, доживавшей свой век, лампы, казались брызгами расплавленного золота.
Ей было холодно, она куталась в легкую курточку и боролась с собой.
Это моя тюрьма, — вынесла она про себя приговор самой себе, — моя пыточная камера.
И она уже давно сбежала бы отсюда, сейчас развернулась бы и просто пошла в другую сторону, забыла бы сюда дорогу, начала бы новую жизнь, а может просто продолжала старую без новых ошибок, если бы не страх причинять боль матери. Все-таки в ее жизни осталось не так уж много любимых людей и их было всего двое. Без них ее глупая мучительная жизнь утратила бы остатки смысла.
А остальные… всего лишь безликие тени в царстве теней.
Она все-таки медленно пошла к дому, делая каждый шаг так, словно наступает на землю в последний раз и, вдыхая так глубоко, словно вдыхает в последний раз. В подъезде было грязно, мерзко пахло, но она не предавала этому значения, ей казалось, что даже в облезлой штукатурке есть что-то особенное. Она открыла дверь своими ключами, чтобы не привлекать внимания отчима, в надежде проскользнуть в свою комнату незамеченной.
В ее маленьком аду ничего не менялось — воздух был таким же затхлым и в нем пахло его ненавистным отвратительным одеколоном. Тане показалось, что здесь неестественно тихо, она сделала несколько неуверенных шагов, чувствуя, что дальше возможности убежать у нее уже не будет. Но что-то упрямо заставляло ее идти внутрь квартиры, в комнату мамы с отчимом. Какой-то шум и возня, вдруг ставшие такими отчетливыми среди этой странной вязкой тишины.
Таня остановилась на пороге и долго смотрела на них — на отчима и на какую-то совершенно незнакомую женщину в его объятьях. Она не чувствовала совершенно никаких эмоций в это мгновение — злости, отвращения, обиды за мать, ненависти, ничего. Только пустота, заглушавшая все звуки со стороны.
В какой-то момент Таня опомнилась и бросилась прочь, но поздно, Борис успел ее заметить. Много времени, чтобы догнать ее, ему не понадобилось, набросив на себя первое, что попалось под руку.
— Какого дьявола тебя принесло!? — зашипел он, схватил Таню за запястье и так сильно, что даже хрустнули хрупкие косточки, — чего тебе тут надо, идиотка!?
— Отпусти меня! — крикнула Таня, — не трогай меня своими грязными руками… — это вырвалось как-то непроизвольно, Бориса аж перекосило от этих слов.
— Да что ты себе позволяешь!? — заревел он, — какого х… ты себе позволяешь!? Да я тебя, чертов недоносок! — второй рукой он нанес оглушающий удар по лицу, Таня пошатнулась, но устояла на ногах, — да я тебя так вы… — продолжал он, а ей не было даже страшно. Единственное, чего хотелось сейчас забрать маму и уйти. Навсегда.
— Боря! — у него за спиной неожиданно нарисовалась его подруга, завернувшаяся в одеяло, она производила впечатление глупой, но не жестокой женщины, потому увиденная сцена вызвала в ее глазах ужас и негодование, — да что ты творишь!?
Борис смутился, выпустил Танину руку. Она не сказала ни слова, открыла дверь и бросилась бежать, Борис хотел ее догнать, но женщина его остановила, Таня слышала как они громко о чем-то спорят, но это ее уже не касалось.
Она решила, что вернется сюда теперь только затем, чтобы забрать маму. Только для начала нужно придумать, куда забирать и куда идти…
А если она все еще любит его?! Мерзкого, отвратительного, низко павшего человека… Любит вопреки всему? Ведь только любовь может очистить от зла, сделать прекраснее и светлее, спасти его гадкую душонку… И ее мать, привыкшая спасать людей, пытается спасти и его?
Неожиданно вдруг Татьяна почувствовала острый укол зависти, но не злой, а светлой и спокойной. Она завидовала матери, которая способна так беззаветно любить человека, закрывая глаза на его недостатки, пусть он имеет их целое множество.
Хотелось бы ей любить кого-то так!
Она сама и не заметила, как дошла до дома Люси. Ее не волновало то, что та может не хотеть ее видеть, важным было другое — жива ли она, все ли с ней в порядке… Просто она была вторым человеком, наполнявшим смыслом ее жизнь после мамы.
Наташа не могла долго усидеть на месте — после звонка Кира уснуть не получалось. Она словно снова ожила, ее наполнили все прежние удивительные эмоции, сулившие ей новую жизнь и ей хотелось позвонить ему снова и долго-долго говорить с ним. Или придти к нему и говорить с ним всю ночь напролет до утра и утром тоже. Рассказать ему про Люсю, спросить совета и услышать, что он скажет об этом. И просто видеть его глаза, просто чтобы он был рядом и чувствовать себя защищенной.
Поэтому она встала и стала осторожно одеваться, чтобы не разбудить Люсю.
Она, конечно же, забыла зонт, так торопилась выйти из дома.
Люся лежала молча и не шевелясь, лицом к стене и по ее щекам на подушку одна за другой стекали обжигающе соленые капли. Она могла подняться, остановить ее, попросить не ходить, но это было бессмысленно.
Только дождь за окном непрестанно и убаюкивающее продолжал отстукивать какой-то странный ритм на крыше соседнего балкона и тонких мутных стеклах.
Люся чувствовала себя такой одинокой, каким одиноким может быть только крошечный котенок, промокший под дождем, выброшенный на улицу за ненадобностью. Когда шерсть противно липнет к тонкой коже, и ты стоишь, содрогаясь от холода, а все люди проходят мимо, даже не оборачиваясь в твою сторону. Хотя ей и было тепло, ее все равно знобило от какого-то странного потустороннего холода, словно наполнившего ее изнутри.
И вдруг под аккомпанемент дождя ее одиночество прорезал неожиданный звук — звонок в дверь.
