Ярослава Лазарева - Розовый узор на черном крыле…
– У меня в глазах двоится? – засмеялся он. – Реально клоны-андрогины!
Он выглядел обычно: в черной куртке, под которой был виден темно-серый джемпер, и в синих джинсах.
– Ну что, пошли? – с нетерпением спросила Марика.
– Сейчас должен еще один человечек подойти, – сообщил Кирилл.
– Кто? – в один голос воскликнули Глеб и Марика.
– Пока ты была в ванной, я позвонил Насте и пригласил ее, – ответил он.
– Зачем? – поинтересовалась Марика и нахмурилась.
– Кто это Настя? – одновременно с ней спросил Глеб и заулыбался.
– Сегодня познакомились, – ответил Кирилл.
– Так, деффочка одна, – нехотя сказала Марика. – Надеюсь, явится без своих дружков – позеров? – ехидно добавила она.
– Сколько ей лет? – заинтересованно спросил Глеб, глядя на подъезжающий поезд.
– Наверное шестнадцать, – ответил Кирилл.
– А-а! – разочарованно протянул Глеб и отвернулся от открывшихся дверей.
Из них вывалила толпа пассажиров. Среди них оказалась и их новая знакомая. Но Марика не сразу ее узнала. Настя зачесала волосы назад, закрепила их широким черным обручем, на котором торчали смешные позолоченные рожки. На ее белом лице четко чернели густо подведенные глаза, брови и губы. Шарики пирсинга казались металлическими росинками. Настя была все в той же красной куртке. Ее полы были распахнуты. Марика увидела низко спущенные черные атласные брюки, широкий ремень, усеянный заклепками, квадратную пряжку со скрещенными костями, черный бархатный корсет, туго обтягивающий и заканчивающийся выше талии. Он был зашнурован спереди широкими розовыми атласными лентами. У Насти оказалась довольно большая грудь, сильно декольтированный корсет позволял это видеть. На шее висело несколько металлических цепочек с маленькими розовыми эмалевыми сердцами.
– Хай! – непринужденно поздоровалась она и перекатила во рту жевательную резинку.
Выдув из нее бледно – розовый шарик, тут же лопнула его и заулыбалась, продолжая жевать.
– Это Настя, – представил Кирилл. – А это мой старший брат Глеб, – добавил он.
– Вижу, что не младший, – захихикала она и взяла удивленного Глеба под руку. – Ну что, челы, двинулись?
– А ты прикольная! – заметил Глеб и пошел к эскалаторам, прижимая ее локоть. – Тоже эмочка? – уточнил он.
– А я ванилька! – задорно сообщила ему Настя.
– Это что еще за зверь? – рассмеялся он.
– Это типа такой смеси эмо и гламура, – сообщила она.
– Название вкусное! – ответил Глеб. – Ванилька Настя!
Когда они пришли в «Точку», на сцене уже выступала какая-то группа, своим видом разительно напоминающая Tokio Hotel, но игравшая намного хуже. Танцпол заполняли, в основном, готы. Но среди их черной однообразной массы мелькали цветной одеждой обычные парни и девушки. Также в клубе присутствовали и взрослые, что удивило Марику. Она глянула на довольно пожилого на вид мужчину в джинсовом костюме, с выпирающим животом, который стоял практически у самой сцены, пил пиво и курил, и заулыбалась, толкнув Кирилла в бок локтем.
– Готичный дядечка, – сказала она ему на ухо и засмеялась.
– Да нам-то что? – одернул ее Кирилл. – Каждый выбирает ту музыку, которая ему нравится.
– Мы пошли наверх, – сказал в этот момент Глеб. – Может, на втором ярусе свободные столики есть?
– Это где VIP – места? – насмешливо спросила Настя. – Эх ты, провинция! Там билеты дороже и охранники не пускают.
– Я говорю об уровне выше, – не обиделся Глеб. – Или ты в баре возле сцены хочешь зависнуть? А я там люблю.
– Почему? – поинтересовался Кирилл.
– Так я ж не курю, – усмехнулся Глеб, глядя, как Настя достает пачку сигарет и зажигалку. – А там вентиляция лучше, все продувается. Да и официантки пиво приносят. Ты пьешь? – спросил он у Насти.
– А как же! – важно ответила она.
– А я думал, что все эмо по убеждениям стрейт-эйджеры, – заметил Глеб.
– Он думал! – ехидно проговорила Настя. – Хоть бы в Сети что-нибудь почитал на эту тему! Там сплошь и рядом пишут, что все эмо алкоголики, наркоманы и би. Все-таки брат у тебя эмо – бой! А ты, смотрю, и не в теме! Но мы свободны во всем! Хочу, стану стрейт-эйджером, а хочу, буду пить, курить, колоться и все остальное! – с вызовом добавила она.
– Какая ты шустрая девчонка-то! – засмеялся Глеб. – Семнадцать, говоришь, тебе исполнилось? Не по годам, не по годам! Мама по попке ремнем не лупит за такие рассуждения?
– Да иди ты! – расхохоталась Настя и толкнула его.
– Ну, тогда мы пошли, – в тон ей сказал Глеб, повернувшись к молчащему Кириллу.
– А мы тут останемся! – ответил тот.
Глеб и Настя замешались в толпе, Марика повернулась к Кириллу и укоризненно спросила:
– За каким чертом ты ее пригласил? Я что-то этот момент не поняла совсем! Или она тебе понравилась?
– Вообще-то я о брате заботился. Решил, что Глебу так будет интереснее, хотя эмочки не в его вкусе.
– Заботливый какой, – пробормотала она и отошла к сцене.
Заиграла очередная композиция, и девушка начала пританцовывать под сокрушительные аккорды бас – гитары и хриплые вопли солиста. Кирилл приблизился к ней и обнял сзади за талию. Она повернула к нему разгоряченное лицо с поблескивающими от сценической подсветки глазами и громко прокричала, что хочет коктейль. Но он отрицательно покачал головой. Марика отвернулась от сцены и встала перед ним. Их окружали танцующие, но никто не обращал внимания. Они были словно одни на пятачке пустого пространства. Кирилл смотрел вглубь ее расширившихся глаз, она не сводила взгляда с его поблескивающих розовых губ.
– Мы же не пьем! И не вижу повода начинать, – заметил Кирилл и отвел челку с ее лица. – Давай куплю тебе сок?
– Давай! – легко согласилась она и тряхнула волосами.
Челка вновь упала на глаза.
В этот момент песня закончилась, и свет на сцене погас. Марика невольно зажмурилась, чтобы не видеть темноту. И тут же ощутила на губах легкий поцелуй. Она ответила. Поцелуй повторился, но был таким крепким, что она почувствовала, как колечки пирсинга впиваются ей в кожу.
Резко вспыхнул свет, толпа взвыла, и Марика повернулась к сцене. Сквозь лес взлетевших рук, на которых указательные пальцы и мизинцы торчали словно рожки, она увидела, как на сцену выходит новая группа. Музыканты выглядели более брутально, чем предыдущие. Густо татуированные, в черных кожаных брюках и жилетках на голое тело, со множеством металлических цепей, заклепок, крестов и черепов, длинноволосые и накачанные, они заняли свои места, подняли руки и взревели по-звериному вместе с толпой. Сцена озарилась багрово-красным светом, шквал тяжелых басовых аккордов понесся в зал, ударник усилил звучание четкой дробью, солист обхватил микрофон татуированной по всей длине рукой, в черной кожаной митенке, приблизил ко рту и взвыл так, что у Марики заложило уши. Руки с торчащими «рожками» вновь взлетели, поднятые к сцене лица исказились от воплей. Вся картина почему-то напомнила Марике полотна Иеронима Босха на тему ада.
