Екатерина Маркова - Блудница
— Но что делать, если солнце уже зашло… — растерянно попытался оправдаться Потапов, подползая к двери. — Пойду проверю свое стадо и вернусь за вами.
Мария вылезла из-за кресла и подошла к Потапову.
— Если хотите, за ужином я могу быть принцессой. Если, конечно, вы имеете в виду того свинопаса, который влюблен в принцессу, — предложила девочка. — Хотя мама права, тот свинопас не был сам животным. Ну ладно, у вас есть время подумать. Я все-таки оденусь принцессой, а вы должны быть в соломенной шляпе и выглядеть понеряшливей. Он же как-никак имеет дело со свиньями.
— Вот тут я не согласен, — возмутился Потапов. — Во-первых, мои свиньи очень чистоплотные, они отпрыски аристократического рода. А потом… человек, влюбленный в принцессу… а я вспомнил, что я все-таки именно тот свинопас… может слегка и приодеться поприличней.
— Тогда подумайте, где вы достали такую одежду, — предложила Мария. — Может, украли у своего хозяина… или нет, лучше одолжили в лавке. Как будто у вас там приятель работает.
— Не-ет, — поморщился Потапов, — я уж придумаю что-нибудь поромантичней. Нет-нет, лавка с приятелем — это слишком буднично для возвышенной души свинопаса.
— Ну давай, — согласилась Мария.
Уже уходя, Потапов спросил девочку шепотом:
— А на каком языке ты общаешься со своей няней?
— Во-первых, она не няня, а гувернантка. Няня — это для тех, кто еще ходить не умеет, — тоже шепотом ответила Мария. — А во-вторых, на каком захочется, на том и разговариваем. Сама Вероника итальянка, но она до меня работала в русской семье и выучила язык просто здорово, а потом мы с ней общаемся по-французски и теперь уже по-итальянски. Ну, а на английском мы в основном говорим, когда папа дома — он ирландец и ему это приятно.
— Слушай, Мария, а было бы здорово, если бы принцесса давала свинопасу уроки итальянского. На пляже, а?
— Это можно, только с Вероникой. А то я буду сбиваться. Я ее спрошу, кем она будет. Может, главной фрейлиной? Чего? Опять буднично?
— Не «чего», а «что», — поправил девочку Потапов, выходя из номера, и услышал вслед недовольный возглас Марии.
— Еще чего! Свинопас не может поправлять принцессу!
Закрыв дверь, Потапов прислонился затылком к прохладной стене и прижал руки к груди. Сердце давало по сто с лишним ударов, как после хорошей дистанции… Она даже так же морщит нос, когда ей смешно, и так же склоняет к плечу рыжую головку… и смотрит так же, чуть округляя глаза от усилий сосредоточиться и не пропустить самого главного… Какая же мощная женская природа была заложена в Марии, чтобы передать сначала дочери, а потом внучке всю себя…
Потапов вышел на улицу, чтобы снять с веток кустарника выброшенную тарелку. У окна лицом к лицу столкнулся с кандидаткой в главные фрейлины. Она задумчиво разглядывала ярко-малиновые цветы, которыми был усыпан кустарник.
— Простите, я испугал вас. Вы вздрогнули, — с сожалением произнес Потапов. — Меня зовут Ник. А вас — Вероника, я уже знаю.
Легкая приветливая улыбка мелькнула на бледных губах гувернантки. В уже сгустившихся сумерках ее сглаженное лицо выглядело, наверное, моложе настоящего возраста. Потапову она напомнила состарившуюся боттичеллиевскую Афродиту, выходящую из морской пены, только в черном варианте. У нее были гладко зачесанные темные волосы с седыми прядями, а лицо такое же неопределенное, как у обнаженной богини, с тонкими неуловимыми чертами. Вспомнив про горб на спине Вероники, Потапов мысленно усмехнулся пришедшему на ум сравнению. Впрочем, приглядевшись, он понял, что эта игра светотени сделала ее лицо изысканным. Подкравшиеся сумерки сузили и удлинили на самом деле довольно широкий плоский нос, и тонкие сухие губы расплылись в полутьме, сделавшись слегка припухшими. Глаза с чуть опущенными вниз уголками вносили в ее облик нечто семитское. Потапов поймал себя на мысли, что слишком долго занимается изучением ее необычного лица, вмещающего в своих чертах самые взаимоисключающие характеристики.
— Я за тарелкой, — сказал он таким тоном, словно извинялся за что-то.
Вероника кивнула и с легким акцентом ответила:
— Пожалуйста, я не возражаю.
Еле уловимая насмешка прозвучала в ее тихом голосе, и Потапов вдруг вздрогнул и с недоумением взглянул на нее.
Но ее позвали, и она, продемонстрировав свой уродливый горб, скрылась в комнате.
«Странная…» — со смешанным чувством неприязни и возникшего интереса подумал Потапов.
За ужином, который было решено провести на берегу моря в ресторанчике под соломенной крышей и стенами из экзотического плюща, выяснилось, что за день все очень устали — «принцесса» терла глаза, зевала, хмурилась в ответ на вялые заигрывания свинопаса и наконец, не дождавшись горячего, заснула, свернувшись клубочком в просторном плетеном кресле. Ксюша тоже выглядела утомленной и жаловалась на жуткую головную боль. Потапов вполголоса, чтобы не потревожить спящую Марию, рассказал про свое восхождение на гору Моисея, умолчав лишь о встрече с роковой мулаткой. Вероника, не проронившая за ужином ни одного слова, казалось, воодушевилась рассказом Николая и, задав ему несколько вопросов, закурила и вышла из ресторанчика подышать морским воздухом.
— Своеобразная особа, — осторожно высказался Потапов вслед Веронике.
— Не знаю. Я к ней привыкла, — пожала плечами Ксюша. — У нее были блестящие рекомендации от предыдущей семьи. Мария сразу ее полюбила, а Вероника просто души в ней не чает.
— В ней есть что-то монашеское и одновременно глубокий след от, видимо, бурной светской жизни, — задумчиво произнес Потапов.
— А ты наблюдательный. — Ксюша бросила шипучую таблетку в стакан с водой и залпом выпила. — Вероника была замужем за очень богатым итальянским архитектором и скульптором. Сама она тоже замечательно рисует. Я потом покажу тебе несколько портретов Марии… Ну вот, ее мужа убили какие-то мафиози. Шла борьба за осуществление огромного и очень дорогостоящего архитектурного проекта и… в общем, все, как у нас. Разборки, угрозы, деньги… Вероника очень долго болела после смерти мужа, что-то произошло с костями. Видел, какой у нее горб? Потом какая-то непонятная история с сыном… Короче, она перевела на его имя все свое состояние и жила несколько лет в монастыре. Потом случайно познакомилась с русской семьей, привязалась к ребенку и согласилась работать в их доме гувернанткой. Ну, а потом ребенок вырос, а тут мы подвернулись. В дом ее привел Кристиан…
Ксюша замолчала, потому что к столику приближалась Вероника. Теперь Потапов увидел, что она еле заметно припадает на одну ногу, и подумал, что, очевидно, сильное смещение позвоночника сделало одну ногу чуть короче.
