Лиза Клейпас - Сладкоречивый незнакомец
Но Джек воевал с Хевен из-за тысячи причин. Как-то раз, она без приглашения вошла в его комнату и без спроса поиграла с его железной дорогой. В отместку, он дал ей покурить индейскую трубку и когда она об этом проболталась, отец порол Джека ремнем до тех пор, пока Хевен не заплакала. Воспитанный на техасских представлениях о мужественности, Джек гордился тем, что не проронил ни единой слезинки. Позже Черчилль сказал Аве, что Джек самый упрямый мальчишка из всех ему известных. Такой же чертовски упрямый, как и я, сказал отец, разочарованный тем, что не может справиться с непослушным Джеком, так же, как он справлялся с Гейджем.
Хевен рассказывала, что очень страдала, когда Гейджа, ее кумира, отправили в школу. Но, вопреки ее опасениям, Джек в отсутствие брата ее не доставал. И когда она как-то плача пришла домой, потому что один мальчика в школе задирал ее, Джек выслушал ее, сел на велосипед и поехал разбираться с ее проблемами. И больше этот хулиган никогда не беспокоил Хевен. И даже близко к ней не подходил.
Они потеряли связь друг с другом, когда Хевен вышла замуж за человека, которого не одобрил ее отец.
— Я никому не рассказывала, через что я прошла, — печально сказала она. — Я тоже довольно упряма. И слишком горда, чтобы позволить всем узнать, какую ошибку я совершила. А к тому времени, когда мой муж свел на нет мою уверенность в себе, я уже слишком боялась и стыдилась попросить помощь. Но, в конце концов, мне удалось вырваться, и Джек предложил мне работу, чтобы я могла встать на ноги. Мы стали друзьями… скорее, даже приятелями… какими никогда не были раньше.
Мне было любопытно, что означало «мне удалось вырваться», так как я подозревала, что в виду имелось нечто очень важное. Но об этом можно будет поговорить в другое время.
— А что ты думаешь о его отношениях с женщинами? — не удержалась я. — Он когда-нибудь угомонится?
— Несомненно. Джеку нравятся женщины, я имею в виду, он действительно любит их, но это не означает, что, он некий браконенавистник, который стремится оставить как можно больше меток на столбике кровати. Просто он не намерен связывать себя до тех пор, пока не встретит ту, которой сможет доверять.
— Это из-за женщины, которая вышла замуж за его лучшего друга?
Он стрельнула в меня невинным взглядом.
— Он рассказал тебе об этом?
Я кивнула.
— Джек почти никогда не упоминает о ней. Это было для него тяжелым ударом. Если Тревисы в кого-то влюбляются, то они влюбляется очень сильно. И испытывают чрезвычайно глубокие чувства. Не все готовы к подобного рода отношениям.
— Как и я, — ответила я со слабым смешком, хотя что-то во мне отторгало этот образ. Вряд ли я когда-либо захочу узнать глубоко чувствующего Джека Тревиса.
— Думаю, что он очень одинок, — сказала Хевен.
— Но он же так занят?
— Я думаю, что самые занятые люди чаще всего самые одинокие.
При первой же возможности я сменила тему беседы. Разговор о Джеке Тревисе сделал меня беспокойной и какой-то раздражительной, как всегда бывает со мной, когда я начинаю желать что-то, от чего мне будет плохо.
* * * * *Каждую ночь я разговаривала с Дэйном по телефону, рассказывая ему о моем новом окружении и о Люке. Хотя Дэйн не хотел иметь к ребенку никакого отношения, он, конечно, не возражал слушать о Люке и о том, как о нем я забочусь.
— Как ты думаешь, захочешь ли ты когда-нибудь этого? — спросила я Дэйна, расслабившись на диване, с Люком, посапывающим у меня на груди.
— Не могу сказать ничего определенного. Это мог бы быть другой этап моей жизни, когда бы я… но мне трудно это представить. То, что я мог бы получить от этого, я уже получаю от моей работы по экологии и благотворительности.
— Да, но как насчет того, чтобы воспитать ребенка, который впоследствии будет заботиться об этом же? Чем не способ сделать мир лучше.
— Брось, Элла. Ты же знаешь, что этого не будет. Будь у меня ребенок, он непременно закончит тем, что станет лоббистом либо республиканцев, либо финансовым директором химической компании. Жизнь непременно извратит наши лучшие намерения.
Я хихикнула, представив ребенка, только начинающего ходить, — ребенка Дэйна, одетого в миниатюрный костюм-тройку, и с калькулятором.
— Возможно, ты прав.
— А ты думала о том, чтобы когда-нибудь завести ребенка?
— Упаси господь, — сразу ответила я. — Я попытаюсь продержаться, пока не смогу передать Люка Таре. Я умираю от желания хоть раз проспать всю ночь. А это бесконечное кормление! И хоть раз выйти бы куда-нибудь без всего его добра. Это полнейшее безумие. Коляска, подгузники, влажные салфетки, салфетки при отрыжке, соски, бутылочки… Я уже забыла, что это такое — просто взять ключи и выйти за дверь. А еще все эти визиты к педиатру по графику — оценка развития, осмотр, прививки, — так что хорошо, что я не сплю, потому что мне будет нужно дополнительное время для работы.
— Возможно, самое главное заключается в том, что ты узнаешь все это теперь, и больше не будешь сомневаться.
— Думаю, это похоже на ревень, — сказала я. — Его либо любишь, либо ненавидишь. Но тебе никогда не удастся приобрести к нему вкус, если нет предрасположенности от природы.
— Ненавижу ревень, — сказал Дэйн.
* * * * *К концу первой недели пребывания на 1800 Мэйн, я все еще осваивала трюк одновременного прохода через дверной проем с большой продуктовой сумкой и прогулочной коляской. Это случилось в пятницу, ближе к вечеру. Движение транспорта было таким интенсивным, что вместо того, чтобы ехать куда-нибудь, я решила пройти пешком четверть мили до «Экспресс бакалеи и кулинарии», и назад. После короткой прогулки по жаре, Люк и я чувствовали себя так, словно нас ошпарили кипятком. Пластиковые ручки продуктовой сумки скользили в моих влажных ладонях, а полотняная сумка грозила соскользнуть с плеча, когда я вкатила коляску в холл. Ребенок капризничал.
— Знаешь, Люк, — задыхаясь, еле выговорила я, — насколько легче была бы жизнь, если бы ты мог ходить. Тьфу ты, пропасть, нет, только не плачь, потому что взять тебя на руки я все равно не могу. Боже, Люк, пожалуйста, тише…
Ругаясь и обливаясь потом, я провезла коляску мимо стола консьержа.
— Мисс Варнер, вам помочь? — спросил, приподнимаясь, консьерж.
— Нет, спасибо. Не стоит. Все нормально.
Пошатываясь, я прошла через тонированные стеклянные двери и подошла к лифту, который в этот момент открылся.
Из него вышли двое, рыжеволосая красавица в тесном белом платье и золотыми сандалиями на ремешках… и Джек Тревис, в простом черном костюме, свежей белой рубашке с расстегнутым воротом и гладких черных оксфордах — кожаных мужских туфлях. Джек мгновенно оценил ситуацию. Он одновременно забрал у меня сумку с продуктами и придержал ногой двери лифта. Его карие глаза блеснули.
