Неблизкие (СИ) - Савицкая Элла

— Я не думаю, что Максим обливал кого — то грязью. Не верю в это.

Встречаюсь с ним взглядом. Уголок губ Макса ползет вверх. Во взгляде нежность и благодарность.

— Да какая разница? Что бы там не произошло, он не имел права так поступать с человеком. Первым делом нужно было подойти к ректору. Проблему бы решили иначе, а не выкладывали грязное белье всем не обозрение.

— А если ректор отказался верить?

— Значит, нужно было найти способ. Ты же поступил низко. И я теперь понятия не имею чего ждать в ближайшем будущем. Может, пока Лиза здесь жила, ты её тайно снимал и выкладывал где — то на своих форумах, пока она слепо доверяла тебе.

Мне кажется, что я ослышалась. От подобного обвинения даже волосы на затылке приподнимаются.

— Мама, ты что? — едва шевелю губами.

— Лидия, ну ты не перегибай, — встаёт на защиту Максима Борис.

Макс же просто сверлит маму почерневшими глазами.

— Возможно, я и перегибаю, Боря, — немного сбавляет пыл мама под давлением нового мужа, — но я теперь просто в растерянности. И конечно, больше речи идти не может о том, чтобы Лиза здесь оставалась и дальше.

Я столбенею.

— Мам…

— Елизавета, собирай вещи.

— Лиза останется здесь, — твердо произносит Максим, а я не понимаю, что делать.

От волнения чувствую легкое удушение.

Как так — то? Еще каких — то пол часа всё было хорошо, а теперь…

Голова идет кругом и меня пошатывает. Резко хватаюсь за край стола. Макс, обернувшись, дергается в мою сторону. Мама с Борисом тоже.

— Ты как? — взволнованный взгляд карих глаз летает по моему лицу, — Лиз?

— Нормально, — пару раз моргнув, смотрю на плотно сжимающую губы маму, — Мам, мне комфортно здесь. Я не хочу уезжать.

— В общежитии тебе тоже будет комфортно. Я уже договорилась с комендантом. За тобой будут присматривать.

— Но…

— Пожалуйста, не спорь. Давай не будем усугублять ситуацию и ссориться. С твоим здоровьем это противопоказано. Я помогу тебе собрать вещи.

30. Лиза

— Места мало, конечно, но довольно светло и чисто.

Мама останавливается посреди небольшой комнаты, куда нас провела комендант.

— Одна из лучших комнат, — не без намёка изрекает средних лет женщина, чьи волосы стянуты в тугой пучок.

От неё веет строгостью и закостенелостью.

Она даже напоминает чем-то злую директрису из фильма Матильда, который я смотрела в детстве. Хочется сразу выпрямиться по стойке смирно и отдать честь.

— Я вижу. Мне нравится, что комната расположена в углу коридора, и здесь должно быть тише, чем в середине этажа.

— Так и есть. Соседкой у вашей дочери будет второкурсница Камилла. Она уже вернулась с летних каникул, но снова уехала в гости, так что сегодня комната в вашем распоряжении. Завтра она вернётся.

— Спасибо вам, Вера Степановна, — мама достаёт из сумки купюру и протягивает ей, — и пожалуйста, присматривайте за Елизаветой. Ей по состоянию здоровья противопоказаны долгие прогулки и нарушение режима.

Стиснув кулаки, отворачиваюсь к окну.

Стараюсь дышать и держаться. Плакать нельзя. Хотя в глазах уже добрый час стоят слезы. Успокоило меня только то, что перед тем как уехать Максим успел шепнуть мне, чтобы я не расстраивалась.

«Предки свалят и будешь ночевать у меня. В общаге будешь появляться для галочки».

Хотя сейчас, смотря на этого цербера в чёрном костюме я уже сомневаюсь, что у меня получится не появляться здесь ночами.

— Если что-то потребуется, я внизу, — произносит Вера Степановна, — размещайтесь.

Я не оборачиваюсь даже из вежливости. Уже заочно терпеть её не могу, хоть так и нельзя о незнакомых людях.

— Так, я бы хотела, чтобы ты заняла эту кровать, — слышу распорядительный тон мамы, — здесь стена не смежная с другими спальнями и выходит на улицу. Может быть холодно. Завтра, когда приедет девочка, попробуем с ней договориться поменяться. Пусть займёт эту, а ты — её.

В шоке оборачиваюсь.

— Мам, ты шутишь?

— С чего бы?

— Она здесь жила до моего приезда. Ты не думаешь, что будет странно и невоспитанно вот так заехав, просить поменяться?

— Что здесь такого? — всплескивает руками мама, — У неё нет проблем со здоровьем. Ей можно и около стены поспать.

— Перестань, — выдавливаю сквозь зубы, испытывая давление в груди, — Ты слышала об эксперименте, когда группе здоровых детей внушали каждый день, что они заикаются и больны? — Мама недовольно заламывает бровь. — Так вот через год эти дети, что были абсолютно нормальными, замкнулись в себе, перестали подпускать к себе людей, а некоторые даже начали заикаться. А всё потому, что им так твердили изо дня в день. — Чувствую, как меня начинает разрывать от скопившихся эмоций, — Перестань постоянно говорить мне о том, что у меня проблемы. Что я недееспособная или еще что-то в этом роде. Всё, повязку сняли! Я всё вижу!

— Но иммунитет у тебя подавлен! Сама же пьешь иммуноподавляющие, чтобы организм не начал отторжение роговиц. Поэтому я пытаюсь тебя уберечь.

— Уберегай, но не надо портить мне отношения с человеком, с которым мне предстоит жить несколько лет. Я сама разберусь хотя бы с этим!

Вижу, что маме есть, что мне сказать. Ей всегда есть, что сказать. Она умеет переговорить и сделать так, чтоб последнее слово было за ней, но сейчас, видимо, или наставления врача о том, что мне нельзя нервничать, останавливают, или я не знаю, что. Но она хоть и нехотя, но кивает.

— Ладно. Согласна. Социализация в обществе играет важную роль. Но постарайся после знакомства как-то надавить на жалость, или другим способом уговорить её поменяться. Ни тебе, ни мне не нужно, чтобы ты простывала.

Выдохнув, опускаюсь на стул, стоящий около стола на пустующей половине комнаты. Из меня словно вытащили все силы. Так происходит каждый раз, когда мама рядом. Как-будто она душит меня, даже не замечая этого.

— Ну всё, не злись, — подходит сзади и собирает мои волосы с плеч. Достав из сумки расчёску, начинает медленно вести ею по прядям от макушки до кончиков, как делала в детстве, — Ты же знаешь, как я люблю тебя, Лиза. Ты всё детство была моей девочкой. Я оберегала тебя. Воспитывала. Сама! Без чьей-либо помощи. Помнишь же, как нам туго приходилось. Поэтому я желаю тебе только самого лучшего.

Закусив губу, чувствую, как злость начинает отпускать.

Нам и правда, было непросто, когда я была маленькая. Но несмотря на все трудности, мама всегда старалась дать мне только самое лучшее, это правда. И, наверное, это не её вина, что она так строга и не позволяет мне до конца расправить крылья.

Она, как и любая мать, просто боится меня потерять.

Подняв руку, ободряюще сжимаю её пальцы.

— Я знаю. Но тебе нечего бояться. Тебе кажется, что Максим плохой, но это не так.

— Как же? Я успела заметить его разбитую губу и синяк на скуле. До идеального ему очень далеко.

— Он был очень заботливым, мам. Готовил кушать, — стараюсь увести тему в другое русло.

— Вермишель быстрого приготовления? — хмыкает цинично.

— Нет. Спагетти, под моим руководством, — о нашей готовке в четыре руки лучше не распространяться, — отбивные, салаты. Он убирал. Выделил мне кровать, хотя мог поселить и на диване. А то, что он очернил преподавателя, это неправда. Я не верю.

— А я легко могу в это поверить. Он бывает еще тем хамом.

— Это ответная манера общения. Если бы ты узнала его лучше, ты бы поняла, что он может общаться иначе.

— Не защищай его, Елизавета, — ойкаю от того, как мама резко дергает за волосы расческой, — этот человек действует против закона. И если бы он не был сыном Бориса, я бы побеседовала с ректором университета о его отчислении.

От затылка к шее стекает холод.

— Мам, ты что? — стараюсь не выдать дрожь в голосе, — Ему учиться год остался. После обучения он будет работать программистом и перестанет заниматься хакерством.