Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ) - Черничная Даша

Если этот день хотел меня добить — у него получилось.

Шестеренки в моей голове отказываются шевелиться, ржавеют сиюминутно, покрываются толстым слоем ржавчины, которая сковывает все внутренности.

— Да нахрен он мне нужен? Его не было в моей жизни столько лет, вот и пошел он.

Тогда я еще не знал, что это про меня. Не про какого-то рандомного мужика, существующего «где-то там».

— Бабки у него возьмем, да и все. Сколько тебе одной тянуть?

Вибрациями проходит каждое слово через сознание, и все, что было внутри меня, просто распадается, превращаясь в пыль. Мои детские обиды на якобы предавшую Ингу, триггеры, из-за которых я сравнивал ее с моей матерью. Мои издевательства над Разиной. То, как я предложил ей деньги за секс. А ведь они были нужны для… моего сына.

Ненависть пропитывает каждое брошенное со злобой слово и запечатлевает его как промокашка.

Я понимаю, почему она не сказала мне. Поначалу я бы не поверил, а что еще хуже — снова послал. А потом страх. Он и сейчас в ее наполненных слезами глазах. Да, милая, ты тоже все поняла.

— Да брось, мам. Я знаю, что не нужен ему.

И вот это как контрольный выстрел, который причиняет только одно — смерть.

В глазах этого мальчика я, как его отец, мертв. Меня для него не существует. Кого винить в этом, кроме самого себя?

Я не чувствую ничего и одновременно ощущаю, как каждая клетка моего тела пронизывается острой, неконтролируемой болью.

Алекс спит на ходу, поэтому не замечает вообще ничего.

— На днях тринадцать будет, — зевает широко. — Приходите с Женькой, кстати. Отметим. Ну, я пошел, спокойной ночи.

Когда за моим сыном закрывается дверь, я сползаю на пол, потому что ноги отказываются держать меня. Сдавливаю голову ладонями и жму с такой силой, что в глазах начинает пульсировать.

Инга по-прежнему сидит на стуле передо мной и смотрит в одну точку. По ее щекам текут беззвучные слезы.

Я размазан в безжизненную лепешку, почти убит правдой. Но один миг… и до меня доходит истина: мой сын, мой ребенок жив. Буквально вчера я похоронил его, ведь думал, что Инга сделала аборт.

— Ты не сделала его, — бормочу, а Инга хмурится. — Ты не сделала аборт. Мой сын жив.

— Твой сын думает, что его отец сволочь, — парирует Инга. — Что, в общем-то, правда.

Киваю, соглашаясь.

— Инга, я хочу…

— Нет! — она выставляет вперед руку. — Мне плевать на то, чего хочешь ты! Тебя не было с нами тринадцать, твою мать, тринадцать лет! А сейчас ты чего-то хочешь?

— Как минимум, поговорить с сыном и попытаться все объяснить, — я стараюсь говорить спокойно, потому что вижу, как Инга заведена. Нам нельзя срываться, не до скандала.

Разина стискивает зубы:

— Не смей…

— Инга, — поднимаюсь на ноги, но не подхожу, остаюсь стоять в стороне и продолжаю спокойно: — Он мой сын, и я не откажусь от него.

— Уже отказался! — она заводится.

— Да. Я совершил непростительную ошибку. Но сейчас хочу все исправить. Прости, но я не отступлюсь.

— И что, так же будешь пытаться лишить меня родительских прав? — шипит со злостью.

Выдыхаю. Инга взвинчена, она злится и ненавидит меня, поэтому вряд ли у нас получится нормальный разговор.

— Инга, нет. Остановись. Я просто хочу, чтобы мой сын знал, что у него есть отец, хочу попытаться объяснить ему все.

— Я не позволю!

— Инга…

— Никита! — вскрикивает она. — У него день рождение через несколько дней, не смей портить ему праздник!

Игнорирую фразу о «не портить», ведь, полагаю, легко не будет. Как все объяснить взрослому ребенку? Только рассказать правду.

— Хорошо, — соглашаюсь быстро. — После его дня рождения.

Инга роняет голову в ладони и плачет.

Я бы тоже с удовольствием сделал это же. Но нельзя. Предстоит слишком много трудностей. К ним нужно быть готовым.

Глава 38

Инга

Чтобы занять мысли, я отправляю Алекса в школу, а после еду в дом, где когда-то жила с отцом.

Когда такси высаживает меня у ворот, я ежусь от мыслей о прошлом. Флешбэками накатывают воспоминания о том, как уезжала отсюда в слезах и соплях, с разрушенной душой и малышом под сердцем.

Из будки ко мне выходят два охранника. Одного я помню — он работает на отца уже лет двадцать. Работал. Второй более молодой и не знаком мне.

— Здравствуй, Инга, — подходит ко мне первый.

— Здравствуйте, дядь Леш, — отвечаю ему, как когда-то.

— Соболезную тебе, девочка, — опускает взгляд.

— Спасибо.

Оборачиваюсь и смотрю на дом. Само строение практически не изменилось, а вот сад разросся.

— В доме кто-то есть? — спрашиваю его.

— Только Зинаида. Это новая управляющая. Осталась она и четыре человека охраны. Рустам оставил нас, чтобы мы приглядывали за домом.

Да. За этим особняком точно нужен глаз да глаз. Я больше чем уверена — там есть чем поживиться.

— Инга, хорошо, что ты приехала. Нам нужно понимать, какова наша дальнейшая судьба. Нам пообещали оплату за этот месяц, а что потом?

— Не переживайте, дядь Леш, я разберусь, — произношу уверенно. Я действительно знаю, что разберусь со всем. Теперь моя жизнь в моих руках. — Вы продолжите получать свою зарплату.

Отвечаю мужчине, и тот улыбается уголками губ.

Прохожу в дом. Ступаю бесшумно благодаря кроссовкам. Прохожусь по комнатам на первом этаже, поднимаюсь на второй. Прежде всего иду в свою комнату — мне интересно, во что превратил ее отец. Библиотека? Тренажерный зал или просто гостевая?

Толкаю дверь и замираю на пороге.

Это словно возвращение в прошлое — здесь все осталось именно так, как было в последний день. Книга, которую я читала, лежит на тумбе у кровати. Фотографии, постеры, все на своих местах. Одежда, которую я решила не забирать, там же.

Все это будто миг, замерший во времени.

Будто отец ждал моего возвращения, поэтому приказал не трогать тут ничего, максимум позволял уборку.

На самом же деле, думаю, все более прозаично — ему попросту было плевать на меня и мою комнату, в доме предостаточно других, свободных.

Сажусь на мягкий крутящийся стул, делаю оборот.

Он знакомо скрипит. Мне бы расплакаться от воспоминаний, но на душе просто горько оттого, как все обернулось.

Отец прожил последние годы в одиночестве, не обзавелся новой семьей, при живой дочери и внуке был одинок. Одиноким и умер. Все греб, греб бабки — и зачем? Он ушел из этого мира без них.

— Ой! — слышу позади себя и круто разворачиваюсь на стуле.

Передо мной женщина лет пятидесяти в униформе:

— Добрый день. Вы Инга, верно? — на ее лице приятная улыбка.

— Да. А вы, я так полагаю, Зинаида? — поднимаюсь и подхожу ближе.

— Да, вы правы. Я работаю в доме вашего отца последние десять лет. Я сразу вас узнала, у Арама Марковича стоит фотография возле кровати.

— И имя мое там написано? — хмыкаю беззлобно.

— Нет, — женщина не тушуется. — Но прислуга очень любит делиться сплетнями друг с другом.

Что ж, неудивительно.

— Вы сейчас здесь одна живете? — спрашиваю у нее.

— Да. Охрана практически не заходит в дом. Да и тихо тут, как в склепе, ловить нечего. Я только порядок поддерживаю и кормлю ребят.

Вижу, что ей хочется спросить.

— Если вы решите остаться и продолжить работать, я буду рада этому. Стабильную оплату труда на прежнем уровне гарантирую.

— Да, буду вам очень признательна, — женщина кивает.

— Тогда подготовьте три комнаты, пожалуйста. Одну на первом этаже, две на втором. Только отцовскую спальню и эту не трогайте, пусть останутся как есть. Я потом подумаю, что делать с ними.

Оглядываю пространство, рассматриваю вещи вокруг меня, как музейные экспонаты.

— Арам Маркович запретил мне тут что-либо менять, даже мебель двигать.

Странно это. Смотрю по сторонам:

— Мы все переделаем, но чуть позже.

— Будут еще какие-то распоряжения?