Няня для дочки миллионера (СИ) - Соловьева Анастасия

На кухне уже трудится Елена Леонидовна. Сажусь за огромный стол, упираюсь в него локтями и смотрю куда-то перед собой.

— Доброе утро, — выдавливаю из себя.

— По твоему виду не скажешь, что оно доброе.

— Да так, — машу рукой. — Не с той ноги встала, наверное.

— Конечно, — недоверчиво произносит Елена Леонидовна. Её лицо преображается, на губах появляется улыбка: — Доброе утро, Владимир.

Я в таком убитом состоянии нахожусь, что даже здороваться с Громовым не хочу. Злюсь на него, только сама не знаю, за что. Он ничего ужасного не сделал, его поступок можно принять и оправдать. Странно, что меня это так задело.

Молчу. Не поднимаю голову, тупо разглядываю чашку с налитым кофе.

— Доброе утро, Виктория, — говорит Владимир.

— И вам, — бормочу я.

— Ксюше пора вставать.

— Угу. Сейчас кофе допью и пойду её будить.

— Елена Леонидовна, оставьте нас, — командует Громов.

Когда шаги стихают, я перестаю вредничать и вскидываю голову. Смотрю Владимиру прямо в глаза. От его цепкого взгляда холодеют ступни, но я виду не подаю, что мне неприятен наш зрительный контакт. Это похоже на битву двух противоположностей. Я проявляю все эмоции, уверена, в моих глазах можно прочесть то, что у меня творится на душе. Владимир же предельно спокоен. В его темных омутах всё та же глухая тишина, что и вчера.

— Вы что-то хотели, Владимир Романович?

— Я должен знать, что Ксюша мне родная, — чеканит Громов.

— Окей. Ваше право.

— Ты бы смогла жить, не зная, своего ты ребёнка воспитываешь или чужого?

— Да, — не задумываясь, отвечаю я.

— В тебе говорит максимализм.

— Нет. Если у меня есть ребёнок и я очень сильно его люблю, воспитываю уже несколько лет и жизни без него не представляю, то, конечно же, он — мой. И тест ДНК ничего не изменит.

— Мне твоя позиция не близка.

— Ваше право, — снова повторяю я.

Мой голос ровный и спокойный, а сердце бьётся так быстро, что, боюсь, оно вот-вот из груди выскочит. Я поднимаюсь, беру чашку кофе и выливаю напиток в раковину. Делаю всё, чтобы не смотреть на Владимира. Пусть уйдёт уже на работу!

Слышу звук отодвигаемого стула. Мужские шаги. Давящая энергетика и терпкий хвойный аромат. Чувствую, что Владимир совсем близко. Мы почти касаемся друг друга. Его дыхание в моих волосах, его рука на столешнице, рядом с моей ладонью.

До боли кусаю губы. Жмурюсь, перед закрытыми глазами расплываются цветные круги. Я слишком слабая наедине с Громовым. Не могу себя контролировать. Сдаюсь.

Он упирается лбом в моё плечо, тяжело дышит. Его ладонь накрывает мою. Мучительное удовольствие концентрируется в груди, в солнечном сплетении тугой узел закручивается, и сделать глубокий вдох — сродни испытанию. Владимир ничего больше не делает, но для меня эта близость значимее и важнее всего, что было до этого.

Он словно признал своё поражение. Не напал с поцелуями, не подавил своей силой, хотя, конечно же, мог. Владимир проводит носом по моей шее, касается волос. Наши пальцы переплетаются. Я откидываю голову ему на плечо. Он крепко обнимает меня за талию, вжимает в своё твёрдое тело. Я всхлипываю.

— Когда будут результаты теста? — намеренно разрушаю очарование этого момента. Громов сейчас уязвим, вдруг я смогу до него достучаться? Надо попробовать. А близость, поцелуи — это всё подождёт. Он ведь на работу спешит, а мне Ксюшу будить надо.

— Сегодня вечером, — хрипло отвечает Владимир. Убирает руку с моей талии, вздыхает.

— Быстро так.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— За деньги можно всё ускорить.

— Наверное… Вы можете просто не смотреть результаты. Забыть обо всём этом.

— А потом всю жизнь задаваться вопросом, правильно ли я поступил?

Владимир отходит от меня. Опираюсь руками о столешницу, перевожу дыхание. Голова кружится, но в целом я мыслю вполне здраво.

— Что изменит этот тест? Вы любите Ксюшу, она любит вас. Это самое главное. А кровное родство — ну что в нём такого важного? Мой племянник, например, обожает своего папу, а тому плевать на собственного сына, хотя он биологический отец. Или на Каролину взгляните: она — родная мать, но разве она себя так ведёт? Ни любви, ни принятия, ни человеческого отношения к дочке.

— Прекрати, — останавливает меня Владимир.

В его глазах появляется живой блеск, а лицо больше не напоминает маску. Но мои слова Громову явно не по душе. Он усмехается и качает головой.

Бесполезно стучать в закрытую дверь.

— Ладно, — киваю я. — Будут какие-то указания, Владимир Романович?

— Да. После школы я веду Ксюшу в детский развлекательный центр. Ты идёшь с нами.

— Как скажете.

То есть вчера он в последний момент вспомнил про художественную студию, а сегодня ведёт Ксюшу в развлекательный центр. Интересно, таким образом Владимир пытается загладить вину перед дочкой или хочет побыть с ней подольше перед тем, как узнает правду? В любом случае есть в этом что-то неправильное.

Но не мне судить.

Громов уходит, а я занимаюсь своими прямыми обязанностями. Завтракаю с Ксюшей, отвожу её в школу и предупреждаю, что сегодня нас ждёт увлекательный вечер. Малышка счастлива, она ведь не знает, что задумал Владимир.

Делать ничего не хочется, поэтому я сижу в кафе рядом со школой Ксюши и жду, когда закончатся уроки.

— А я с мамой разговаривала, — сообщает малышка, запрыгивая в салон автомобиля.

— Когда?

— На большой перемене. Мама мне написала, а я перезвонила.

— И что она тебе сказала? — волнуюсь я.

— Мама хочет, чтобы я с ней пожила неделю, — радостно произносит Ксюша. Ногами размахивает, пока я застёгиваю ремень безопасности.

— А ты этого хочешь?

— Да. Это ведь не навсегда. Мама говорит, не будет никаких нянь, только мы вдвоём.

— Здорово, — безрадостно улыбаюсь я.

— Ага. Только бы папа согласился!

Вот уж сомневаюсь, что Владимир на такое пойдёт. А Каролина не сдаётся. Я совсем не понимаю её мотивов. Она надеется, что за неделю Ксюша передумает и захочет жить с ней? Вряд ли это так работает. Хотя малышка искренне любит Каролину… Как всё сложно!

— Ксюш, твой папа будет очень по тебе скучать, если ты уедешь.

— Я тоже буду скучать, — серьёзнеет малышка. — Но я хочу и с мамой быть. Хотя бы иногда. Разве это плохо, Виктория Андреевна?

— Нет, конечно же, нет, — я завожу машину и выезжаю на дорогу. — Мои родители живут вместе, но если бы они развелись — я бы тоже хотела проводить время то с мамой, то с папой.

— А ваши родители любят друг друга?

Какой тяжёлый вопрос! Я знаю на него ответ, но озвучить его чертовски сложно.

— Боюсь, что нет.

— Тогда почему они не разводятся? Как мама с папой.

— Они мыслят иначе. В их системе ценностей нет понятия развод, — отвечаю я. Смотрю в зеркало заднего вида: малышка хмурится, не понимая, о чём я говорю. — Им страшно, Ксюш. Они привыкли друг к другу и считают, что после развода будут одинокими и никому не нужными.

— А это правильно, как вы думаете? Ну, не разводиться?

— Неправильно. Они несчастны в браке и мучают друг друга. Ссорятся, кричат, убегают к людям, которые их не унижают, — вспоминаю я папу и его друзей в гараже. — А если бы мои родители развелись, то могли бы стать счастливыми.

Больше Ксюша ничего не спрашивает, молчит всю дорогу и сосредоточенно смотрит в окно. Дети в несчастливых семьях быстро взрослеют. Я замечала это у Лёвы, теперь вижу, что и Ксюша очень умная и сообразительная девочка. Она сделает правильный выбор. Надеюсь, и Владимир тоже.

Владимир

Настойчивость Виктории меня раздражает. Она лезет не в своё дело, высказываясь о пагубном употреблении алкоголя или о том, как мне поступать с Ксюшей. Но парадокс в том, что её преувеличенная забота и ярая заинтересованность в моей жизни — это именно то, что мне сейчас нужно.

Я привык справляться со всеми бедами в одиночку. Отец учил меня быть настоящим мужчиной, не проявлять эмоций, не расстраиваться по пустякам и ради своей цели идти по головам. Иногда он поднимал на меня руку, но чаще всего обходился другими наказаниями. Порой даже более унизительными, чем обычная порка. Мама ему не перечила. Она до сих пор во всём слушается мужа.