Татьяна Алюшина - Девочка моя, или Одна кровь на двоих
– Бабушка, я пошла!
И вышла долго тренируемой в Москве перед зеркалом походкой на лестничную площадку.
– О, Дима! Привет! – «удивилась» с добавлением радости Мария Ковальская.
Это тоже долго отрабатывалось перед зеркалом.
Он. Повернулся. К ней. И уставился. На нее!!!
Триумф!!!
И оглядел с ног до головы и обратно обалдевшим взглядом!
Победа!
– Машка, это ты, что ли?
Это было то, что она ждала, планировала, готовилась, тренировала походку, голос, выражение лица часами перед зеркалом и представляла, как он на нее посмотрит. И он смотрел именно так, как она хотела, – ошарашенными, удивленными золотыми глазами, и выражение лица у него было глу-пое! О-бал-дев-шее!!
– Я, Дима. Мы просто давно не виделись, – ответила английская королева герцогу Корнуоллскому, ну, или какому-нибудь еще там герцогу, которых в Англии полно.
Машка услышала за спиной тихий смех заступившей на пост номер один вместо внучки бабушки – пропустить такую премьеру внучки она не могла.
– Какая ты стала… – продолжал поливать елеем тщеславие первой примы театра имени Марии Ковальской Дима.
– Взрослой, – подсказала Машка.
Он кивнул, соглашаясь.
– Взрослой. И красивой.
Но, увы! Слава быстротечна, а в этой пьесе, поставленной Марией, слава длилась всего мгновенье. Он быстро оправился от первого потрясения и шока, и Машка это увидела.
В шестнадцать лет держать лицо и нужный тон, хоть и долго тренируемый, ну никак невозможно, и она сбилась с заученной роли и заспешила:
– Я вчера приехала. Вот иду в город погулять, посмотреть. Пошли со мной!
И замерла в ожидании. И-и-и…
И он согласился!
Они гуляли по Севастополю, болтали, смеялись, Машка была на десятом небе от счастья и все рассматривала его… Он позвонил из телефона-автомата, и что-то сразу изменилось.
Все изменилось.
Дима больше не улыбался, запихнул Машку в троллейбус, сказал, что у него дела, помахал рукой…
На свадьбу она не пошла. Больше они не виделись.
– До сегодняшнего дня, – прошептала Машка.
Она рассеянно посмотрела в пустую чашку в руке, к стенке которой жался сиротливо мокрый чайный пакетик. Оказывается, чай она выпила и не заметила, как и когда.
– Да что за напасть такая?! – прикрикнула Мария Владимировна.
Машка в раздражении кинула пустую чашку на барную стойку. Проскользив по поверхности, ни в чем не повинная чашка дзинькнула, ударившись о металлическую трубу, и остановилась, как попрекнула.
Маша прошла быстро на балкон, села за стол, налила себе полбокала вина, подвинула тарелку с закуской – три вида сыра, нарезанного кубиками, виноградины и половинки грецких орехов.
Ей было грустно, обидно, больно, жалко себя и непонятно, откуда это все взялось, зачем, почему и что теперь со всем этим делать!
На три вида сыра, виноградины и половинки орехов капали горькие крупные капли слез Марии Владимировны Ковальской, профессора, ученого с мировым именем. Она затолкала в рот сыр трех сортов, виноградины, половинки грецких орехов, тяжко вздохнула, вытерла кулачком, как ребенок, слезы с глаз и запила печаль горькую вином.
Прожевала, повздыхав пару раз, откинулась на спинку кресла, посмотрела в черный оконный провал далекой мансарды и спросила у него:
– Как ты мог меня не узнать?
«Проведенный комплексный анализ…»
«Осип сказал «спит». Сколько она уже спит? – Он посмотрел на часы на руке. – Почти четыре часа?»
Дмитрий тряхнул головой – движение, обозначавшее приказ мыслям непрошеным сникнуть, не лезть и испариться, – и вернулся к документу.
«Проведенный комплексный…»
«Вкололи ей, что ли, чего-нибудь? И Осип еще! Все-то он понимает – видит!»
«Проведенный…»
Дмитрий Федорович швырнул листы на стол раздраженным жестом и откинулся на спинку кресла.
Проведенный комплексный анализ его сознания показал, что Машка не выходит у него из головы!
Если бы Дмитрий Федорович Победный не умел быть честным с самим собой, видеть свои мысли, страхи, комплексы, не допуская возможности прикрывать иллюзиями и самообманом оценку себя самого, обстоятельств, проблем – он никогда не стал бы предпринимателем такого уровня.
Мария Владимировна Ковальская – это неожиданно возникшая проблема, которую следовало решить так, как он привык решать любые проблемы – взвесив все плюсы и минусы, просчитав все варианты, изучив информацию…
А начать надо с самого главного решения – отпустить ее с богом и забыть или…
Когда-то он ее отпустил. В ее шестнадцать лет.
Ему надо было ехать к Марине домой, заниматься какими-то организационными предсвадебными вопросами. Выходя из квартиры, на лестничной площадке он столкнулся с Машкой.
И обалдел! Даже двигаться не мог какое-то мгновение!
Он не помнил, что говорил, отвечал ей – чувствовал, как громыхнуло сердце и ударило жаром в пах.
Не было больше маленькой худосочной девчонки, которую он носил на руках! Веснушки бесследно исчезли, глаза серебрились как-то по-особому, волосы из буйной гривы превратились в струящиеся по спине крупные, шелковистые, неправдоподобно густые локоны, полная высокая грудь вздымалась и опускалась, вызывая временной коллапс у него в мозгах, а тонюсенькая талия, длинные точеные ножки, тонкие лодыжки, узкие ступни, попка… доконали Диму Победного окончательно!
Забыв про Марину и про все на свете, он пошел с Машкой и рассматривал ее, и потрогал, сжав в кулак, локоны, и провел кончиками пальцев по щеке, испробовав персиковой шелковистости, и…
И опомнился, когда они шли по набережной возле памятника затонувшим кораблям.
Какая-то девчонка крикнула подруге:
– Лилька, позвони мне!
– Хорошо! – махнула ей издалека подруга.
И Дима вспомнил про Марину.
И, взяв Машку за руку, заторопился к ближайшему телефону-автомату.
Марина громко выговаривала Дмитрию в ухо, доводя до его тупого сознания через маленькие круглые дырочки в черной пластмассовой телефонной трубке, какая он сволочь неблагодарная и остальные нелестные эпитеты.
А он смотрел через замусоленное, запыленное стекло будки на Машку, и внутри у него все звенело.
Звенело, как натянутые струны хорошо настроенной гитары, которую только берешь в руки, а струны уже тихо поют по ладам. Сами собой.
Машка сосредоточенно ела быстро тающее мороженое в вафельном стаканчике. Первая робкая капля оторвалась от дна и шлепнулась на асфальт. Машка успела отставить руку и неосознанно склонилась вперед, оттопырив попку назад, опасаясь прямого попадания на одежду.
Приподняла стаканчик, осмотрела дно, прикидывая масштаб разрушения и грядущие пломбировые реки. Видимо, результат осмотра ее не утешил, выраженный явной озабоченностью на лице.
