Татьяна Алюшина - Любовь со вкусом вишни
– У вас хорошая память, – похвалил он.
Молчание. Ни «спасибо», ничего.
– Вот что, Вероника, – вдруг разозлился Кнуров и принялся наставлять: – Если вы действительно хотите благополучно вылезти из этой вашей странной ситуации, то должны быть готовы к тому, что я буду знать о вас все, абсолютно все, о вас и ваших близких. И стану задавать нетактичные и очень неудобные вопросы, вплоть до ваших критических дней и марки любимых прокладок, и вы будете мне на них отвечать, причем самым правдивым образом, и мне придется читать ваши личные письма, и никаких обид или обвинений в нетактичности и бесчувственности категорически не разрешается. Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому.
Взгляд зеленых глаз как выстрел. Пауза. Вздох и отповедь:
– Критические дни у меня должны начаться через три недели, правда, мне кололи много разных лекарств, и график может сдвинуться. Меня задевает, мне больно и неприятно, когда вы задаете очень личные вопросы, но это не вызывает во мне обиды или обвинений в ваш адрес. Я приняла решение и вашу помощь. Единственная просьба к вам, Сергей Викторович, быть помягче с моим дедушкой.
– Вот и хорошо, – отводя взгляд и уходя из-под артобстрела ее глаз, ответил он и вернулся к деловому тону: – В заборе есть задняя калитка?
– Я не знаю, я не осмотрела толком дом и участок.
– Ладно, в крайнем случае полезем через забор.
– Там Апельсин, – предупредила девушка, позволив себе слегка улыбнуться.
– Значит, вы полезете первой, на вас он лаять не будет. – Кнуров быстро глянул на нее и снизошел до объяснений: – Надо попасть в дом так, чтобы нас не увидели соседи или прохожие.
Все-таки женщины разбаловали мужчин!
Мужчина распоряжается: делай так или будет эдак, и ждет неминуемых вопросов от женщины, а получив их, снисходительно поясняет «глупышке», что и почему.
От этой вопросов не дождешься! Как же!
Не несчастная потерпевшая сиротка, а прямо бойцовый петух какой-то!
– И еще. Будете делать только то, что я скажу и когда я скажу, – приказал Кнуров строгим тоном. – Вы должны слушать меня как Господа Бога.
– Первого, – слегка улыбнулась Ника.
– Что первого? – сбился с назидательно-снисходительного тона Кнуров.
– Командир всегда первый после Бога. – Улыбка сошла с ее губ. – Я постараюсь, но не обещаю. Если я буду абсолютно уверена в неправильности ваших приказаний и увижу правильный выход, я, скорее всего, вам не подчинюсь.
– Даже не думайте!
Она пожала плечами и развела ладони в стороны, что означало: «Ну извини, хочешь – откажись от дела!» И в зеленых глазах сверкнуло лукавство.
Она его тоже изучала и даже немного раскусила! Вот, оказывается, как! Она видела, поняла и почувствовала, что он весь завелся на интригу: шерсть на холке дыбом, когти почти выпущены, зубы оскалены, принюхивается!
Матерый взял след!
Хочешь – откажись! На полном скаку, чуя запах добычи!
Идиотки – это плохо и тошно. Умные, оказывается, еще хуже! А умные и мудрые и еще к тому же битые жизнью – вообще кранты!
Кнуров сдался! Вот черт! Ну, не сдался, разумеется, но чуть-чуть подвинулся.
И ясное дело, оставил последнее слово за собой.
– Я вам не советую, – угрожающе, с напором поставил он точку в их дискуссии.
Вероника шла за Сергеем и смотрела ему в спину. Они то останавливались, прячась и пережидая идущих людей, он прислушивался и, как ей казалось, даже принюхивался, то бегом пересекали дорогу, обходили какие-то дома между огородов. По честным правилам казаков-разбойников.
«А я-то хороша! Улыбалась чему-то, радовалась, когда вспоминала его, лежа в больнице. Идиотка! Злой, жесткий сухарь! К тому же хам, ну не трамвайный, но хам! И не нравится он мне вовсе, глаза эти серые, волчьи! «Будете делать, что я вам скажу!» Ага! Сейчас! Может, еще с крыши прыгнуть? О чем я думаю?! Мне спасать надо себя и дедушку! И не важно, кто мне помогает, хоть этот Матерый, хоть сам Джеймс Бонд! Только пусть не смотрит на меня своими стальными глазами, а то у меня все замирает внутри, не то от злости, не то со страху! Вот и не смотри ему в глаза, Никуша, и все будет хорошо!» – думала она, все поглядывая на его спину.
Они остановились у забора дедушкиного дома. Задняя калитка обнаружилась, но, естественно, запертая на большой висячий замок, как и положено в справном хозяйстве.
Кнуров достал что-то из одного из многочисленных карманов жилетки, которую надел в машине, скинув куртку перед тем, как идти. Придвинувшись вплотную к ажурной кованой калитке, что-то сделал и через несколько секунд открыл дверь. Они быстро вошли на участок, Сергей захлопнул за ними дверь и закрыл ее на замок.
Из-за угла дома, предупреждающе рыча, обманчиво-ленивой трусцой вышел Апельсин.
– Апельсин, это я! – почему-то шепотом позвала Ника.
Пес перестал рычать, улыбнулся во всю собачью морду и резво потрусил к ним. Этот пес умел улыбаться! Честное слово!
Открылась задняя дверь дома, и вышел дедушка.
– В дом, быстро! – приказал Сергей и слегка подтолкнул Нику в спину.
– Дедушка, пошли в дом, – перехватив деда, идущего к ним навстречу, на середине дорожки и стараясь его не напугать, прошептала Ника.
Василий Корнеевич был не просто стреляный воробей – мудрый, битый, хитрый, видевший и понимавший го-о-ораздо лучше многих и многих – орел, какой уж там воробей!
Только стрельнув глазами на спутника внучки и не задавая никаких вопросов, он тихо свистнул Апельсину, который, подчиняясь приказу, первым влетел в дом, удивив Нику своей неожиданной прытью.
Дедушка вошел последним и запер за собой дверь. И Ника тут же кинулась к нему обниматься.
– Дедушка!
– Здравствуй, здравствуй, солнышко! Как ты себя чувствуешь, выздоровела? – Он поцеловал ее в макушку и погладил по голове.
– Да, дедушка, все в порядке!
– Ну, слава богу! А то я уж в Москву собрался, совсем места себе не находил!
– Знакомься, дед, это Сергей Викторович Кнуров, – представила спутника Вероника.
Мужчины пожали руки, приглядываясь и оценивая друг друга.
– Василий Корнеевич, – представился дедушка.
«Ничего себе!» – восхитился про себя Кнуров.
Вероника очень точно описала его – большой, высокий, с могучим разворотом плеч, подтянутый, ни грамма лишнего веса, ни следа старческой немощи, большие, сильные руки, совершенно седая, но не поредевшая шевелюра и очень внимательные, цепкие, всевидящие глаза. Эдакий русский богатырь, постаревший, но от этого не потерявший свою стать. Не мужик – былина! Сколько ему лет-то вообще?
А вот что она не рассказала, так это то, что не прост был этот Василий Корнеевич! Еще как не прост!
