Ольга Фост - Скворцы
«Вот так и я — чую звон, а в каком ухе? Блин, томление духа — маюсь дурью вместо реальных дел. А ведь повсюду беда, у всех…»
Странные то были дни — выпавшие из жизни, и в то же время прожитые. Безостановочно работал телевизор — хоть и крутилось на экране одно и то же: толпа прёт на милицейские заграждения, ещё где-то буча, машины, люди с оружием, люди без оружия, снова машины, залпы, автобусы, зеваки, чёрный дым… камера шарахается вслед за оператором, горит Белый Дом… И это — у нас, у нас?!!! Ведь ещё не забылось время, когда подобные кадры показывали в программах «Время» или «Международная панорама» под рубрикой «Их нравы» или как-то вроде того. А здесь, сейчас — московские улицы… Садовое! Крымский мост! Останкино! Гостиница «Украина»! Пресня!
«Свои против своих… и глаза на лбу ото всего этого: что ж творится-то, что?!!»
Мама звонила каждый час — пока Лиса не поклялась: все дома, никто ни на какие улицы, успокойся же, иначе телефон отключу! Да, вот так. Это ж не ребёнок, а кошмар ходячий, как у меня — и такое чудище выросло?! Однако подействовало — Татьяна Николаевна даже с некоторым облегчением всхлипнула и припала к радиоприёмнику: идти к соседям смотреть очередной выпуск новостей расхотелось.
Но и дочь не соврала: невестка смиренно выполняла распоряжение врачицы, лёжа на диване в компании книжки, брат взялся собирать купленный ещё в начале сентября стеллаж: в последнее время столько всего интересного издавалось — на родительские полки уже не впихнёшь. Пришёл Лёша вернуть Лисе кассеты, да и завис у ребят до вечера. Зато стеллаж оказался при полном книжном параде в два раза быстрее, и хозяйка не скучала за чисткой картошки — в четыре руки всё интереснее. Нинель на кухонном столе нервно раскладывала то «косынку», то «солитер» — преподнёс недавно Браун своей ненаглядной набор пасьянсных карт — вот она носилась с ними повсюду. Предлагала Лисе погадать, но та передёрнулась вся и принялась картошку жарить. На ароматы заглянул Браун, со своей неизменной антенной возле уха похожий на киборга. Правда, на очень симпатичного киборга.
Не хватало только Кирки — где того носило, только он один до сих пор и знает. Пропадал весь понедельник, полвторника и объявился лишь к концу обеда, застукав всю честную компанию за основательно початым столом. Грязный, провонявший гарью, на джинсах запекшаяся кровь, от переносицы к нижней челюсти — едва прикрывшийся корочкой порез. Ни на кого не глядя, попросил у хозяйки водки. Олеся кивнула, молча пошла к холодильнику. Промолчали и остальные — ну явно человеку не до репортажей из центра событий.
Кота немного отпустило после четвёртой подряд стопки, и он принялся наворачивать картошку, которую сам же на днях и покупал.
Лиса смотрела, как он ест, смотрела на его подрагивающие, в ссадинах, руки… ведь, всё это уже случалось прежде — и островок покоя за кремовыми шторами, и промёрзший до синевы друг, и водка, и гражданская война… И где тут трагедия, где отголоски её — уж не будем считать.
Хорошо всё, что кончается — а кончается всё. И какой из этого вывод, господа? Донельзя оптимистический…
* * *После холодов вдруг резко потеплело — и бабье лето досталось тем октябрьским дням: и страшным, и последующим, когда объявили комендантский час да прочие строгости. Однако сентябрьский снегопад и ледяные ветры даром не прошли: обидевшись на весь свет стояли нахохлившиеся берёзы с клёнами, в едином порыве обронили листву изнеженные городские ясени, каштаны понурились — и только шиповник обманулся той прощальной радостью. И расцвёл, расцвёл!
И правильно — потому что жить чаще всего приходится если не вопреки, то назло. Революциям и войнам. Маньякам, фанатеющим от собственных идей, и обычным хапугам. Хорошо бы, конечно, и плоды успеть принести, но даже если кому-то просто станет на душе хорошо от мимолётной улыбки цветка, — что ж, уже хлеб?
— Спасибо, Лёш, — прозвучало нараспев, но ничуть не кокетливо — беря из ладони друга розовый с жёлтым мохнатым глазочком цветок, Лиса дико растерялась, просто дико… не поздоровалась даже, а уж своё обычное «не-дарите-мне-букетов-пожалуйста-а-а-а!» и подавно забыла ввернуть.
Растеряешься тут — едва успела сказать «пока» однокурсницам, с которыми шла до метро, как за спиной раздалось приветствие, такое робкое, словно сказавший его не был уверен в своём праве обращаться к ней со столь дерзкими речами.
Обернулась: Лёшка! С цветком! А узнать по голосу возможным не представлялось — никогда за ним не водилось такого тихого и невнятного. Ну и пришлось, чтобы одолеть и его скованность и свою растерянность, лезть обниматься, в щёчку целовать. Кто знает способ лучше — подскажите, ладно?
Потому что придуманный Лисой оказался как-то не очень… Лёшка смутился окончательно, и всё время, пока ехали в метро, щебетала она. Упарилась аж: давно такого количества звуков в столь короткое время не издавала.
— А ты тут как оказался, у тебя тут практика, да, ну да-а-а, ты же говорил, что для какой-то конторы будешь программу разрабатывать — так это здесь?
Кивок. «Чёрт, в метро ни фига не поговоришь, надо было трамваем… Завтра. А, нет: комендантский час, не успеть можем».
— Прикинь, нам такое интересное задание дали — надо рецензии на статьи газетные написать, это сложнее, чем на художественный текст, и интереснее, во-оть, сейчас приедем, своих спать уложу и сяду напишу — пока мысли свежие, я между парами успела прочитать — там немного, четыре статьюшки разной тематики, но из одной газеты, можно будет заодно и об издании в целом что-то сказать — потому что в текстах единое направление прослеживается, и преподавательница мне так нравится, так классно говорит — не нудит, а видно, что ей самой интересно, о чём нам рассказывает!
Кивок. «А когда ты свои эти самые напишешь, я их могу набрать и распечатать потом. Выйдем из этого воя, скажу в автобусе».
— Надо же, как мы с тобой встретились — ведь нас из-за комендантского часа на пятнадцать минут раньше решили отпускать, могли бы разминуться — а вот встретились, классно, всё-таки мы ж вечерники, а одна девочка у нас вообще из Электростали ездит, хорошо, наша литераторша пригласила её к себе пожить, пока всё это не закончится.
Кивок. «Закончится, куда оно денется?»
Спринтерская погоня от метро за автобусом завершилась победой наших — и вот они уже в полутёмном и пустом его чреве, трясутся рядышком. Уставшая говорить Олеся уткнулась лицом в лодочкой сведённые ладони, меж которых лежал цветок. Лёша упорно смотрел вперёд, но почему-то видел занятую своей ингаляцией Лису. А её так и щекотала улыбка — от одного только целительного, бодрящего аромата. Не роза, но лучше, потому что…
