Хоуп Макинтайр - Как соблазнить призрака
Сойдя с поезда в Каоре, я поняла, что мама чрезвычайно возбуждена из-за нашего визита. Она расхаживала по платформе и потирала руки – привычка, которую она приобрела пять лет назад, когда бросила курить. Она была худая, словно гончая. Как она умудрилась еще больше похудеть с тех пор, как мы виделись в последний раз? У нее маленькая голова на длинной шее, а лицо – сплошные кости: скулы, выдающийся нос, заостренный подбородок. И огромные глаза. Я всегда думала, что у нее глаза озорного ребенка. В них светится задор. Как будто она только что напроказничала. Но вы ведь не станете ее ругать, нет? Потому что если станете, она захихикает и поклянется, что этого не делала. Я заметила, что волосы у нее очень коротко и хорошо подстрижены, подчеркивая угловатые черты лица. Но я забеспокоилась: хотя она лихо подняла воротник куртки, это отнюдь не скрадывало ее сутулости и заметно сгорбленной спины.
Мама была гибкой и всегда гордилась своей энергичностью. Но что-то в ней изменилось. Так всегда бывает: после разлуки изменения резко бросаются в глаза. Она немного сутулилась. Уже не держала голову высоко, как прежде. Я вдруг поняла с болью в сердце, что она стареет.
Не понимала я другого – в некотором роде они с Томми два сапога пара. Страстные натуры, которые набрасываются на новые идеи, но никогда не продумывают их до конца. То, как мама ухватилась за план моего отца поселиться во Франции – ярчайший тому пример. Незадолго до того, как папа вышел на пенсию, они отдохнули в Дордони и двинулись дальше – изучить Ло. Проезжая одно из прекраснейших ущелий вдоль реки, мама внезапно решила, что здесь они и будут жить. Надо отдать ей должное: она сама, без посторонней помощи, занималась переездом. Даже брала уроки французского языка в вечерней школе, чтобы вникнуть в тонкости покупки дома. К несчастью, ее акцент оказался настолько ужасен, что никто не понимал ни слова. В результате, вместо того чтобы не спеша подыскать идеальный особняк для пожилой пары, родители здорово переплатили и в 1989 году купили дом немногим лучше коровника, а потом потратили несколько лет и небольшое состояние, чтобы превратить его в пригодный для жилья сарай с двумя спальнями Он стоял на отшибе, на холме посреди поля. Вид, естественно, открывался великолепный, зато удобствами их лондонского дома здесь и не пахло.
– А как твои дела, Томми? – спросила мать, запихнув нас в маленький старый «ситроен». – Не могу передать, как мы рады, что Ли привезла тебя. – Голос у нее был высокий и резкий, слишком молодой для ее возраста. Она скорее чирикала, как птичка, а не разговаривала.
– Это я взволнован, – ответил Томми. – Я никогда не был во Франции.
– Неужели? – Мама удивилась, как положено. – И ни разу не высовывал нос через Ла-Манш?
– Ни разу. Не знаю, почему. В Испанию летал, а во Франции не бывал.
– Летал-бывал. Ты – поэт, хотя не знаешь об этом. – Мама хихикнула.
Я чуть не застонала. Долго они будут болтать о ерунде?
– Как папа?
– Об отце не волнуйся. Он в раю, – последовал странноватый ответ. – Томми, расскажи, что нового? Ты все еще работаешь в «Би-би-си»? Чем тебя развлекать? Ты катаешься на велосипеде? Здесь потрясающие места.
– Мам, сейчас середина зимы, – заметила я.
– Ну, не будем же мы сидеть дома, собирать мозаику и играть в карты, – возразила она. – Томми первый раз во Франции.
– Как играют в покер по-французски? – спросил Томми.
– О, мы здорово повеселимся! – радостно хихикнула мама.
За них можно не волноваться, поняла я. Я сидела на заднем сиденье – мама усадила Томми вперед, чтобы он ничего не пропустил, – и слушала их болтовню. Они с легкостью поддерживали пустую светскую беседу, которая всегда тяжело мне давалась. Томми просто вернулся к разговору, который начал с пассажирами в самолете. Он обожает болтать, неважно с кем, и мама у меня такая же. Я же запросто могла провести рождественские каникулы, не раскрывая рта.
Мы подъехали к дому, но отца нигде не было видно.
– Черт бы его побрал! – Мама остановилась посреди двора перед кучей поленьев. – Я же говорила ему позвонить на ферму и попросить прислать мальчика, чтобы он наколол дров. Чем мы теперь будем топить камин, интересно?
– Не беспокойтесь, – сказал Томми и начал закатывать рукава. – Я позабочусь об этом.
– Сначала сними свой чудесный новый свитер. – Я взяла у него сумки. – Я отнесу их наверх.
– Он у тебя ангел! – сказала мама, когда мы вошли в дом.
Но когда через час Томми, шатаясь, поднялся наверх, он больше походил на умирающего ангела. Он настолько не годился для физических нагрузок, что, расколов одно полешко – не говоря уж о двадцати, – чуть не задохнулся.
– Я приготовлю тебе ванну, – сказала я ему. – А потом тебе лучше поспать перед ужином, иначе ты его не переживешь.
– Немного коротковата, – пожаловался он, улегшись на lit bateau – мини-наполеоновскую кровать в форме лодки, которую по настоянию мамы поставили в спальню для гостей.
– Она французская, – заметила я. – И с этих пор ты должен полюбить все французское. Например, грубые льняные простыни, которые поцарапают нашу нежную кожу, и длинный жесткий валик вместо подушки, такой твердый, что у нас, наверное, голова заболит. Кстати, как тебе мама?
Я легла рядом с ним и оглядела спальню для гостей. Наверное, ему она покажется немного странной. На старых каменных стенах нет ни штукатурки, ни краски: мама решила, что забавно сохранить первоначальный образ коровника. По всей комнате висят якобы средневековые гобелены из необработанной шерсти, добытой у местных пастухов. От них исходит довольно необычный запах, и, на мой взгляд, слишком близко подходить к ним не стоило.
– Она – прелесть, – ответил он, зевая. – А почему ты спрашиваешь?
– Как ты думаешь, ей нравится жить здесь?
– Понятия не имею, – услужливо сказал Томми. – А ты как думаешь?
– Я думаю, что ей одиноко. Посмотри, как взволновал ее наш приезд. Может, она ошиблась, но не хочет этого признавать.
– Ошиблась в чем?
– Что переезд во Францию – хорошая мысль. Как ты, наверное, уже заметил, дом – просто катастрофа. Некоторых людей бог наградил воображением. Они смотрят на разрушенный коровник и видят идиллический сельский домик, который можно из него сделать. Мама не такая. Она видит фотографию чужой мечты в журнале и воображает, что и ее мечта может осуществиться вот так запросто. Она всегда стремится быть тем, чем не является. Зря она похоронила себя в такой глуши. Я приживусь здесь лучше, чем она.
Томми открыл глаза и тревожно взглянул на меня.
– Не волнуйся. Я никуда не переезжаю, – заверила я его. – Просто грустно видеть, что у мамы ничего не складывается. Даже после стольких лет она не получает того, что хочет.
