Дженнифер ван дер Куаст - В свободном полете
— Каким образом? Мы же с тобой говорили полчаса назад.
Рассказываю ей все.
— Ой, плюшечка, это ужасно! Только подумай, как замечательно было бы в Эспене. Ты жила бы всего в четырех часах езды от нас. А им нельзя перезвонить и перенести интервью на более удобное время?
— Едва ли это сработает.
— Черт возьми! Какая досада. Мы приезжали бы к тебе на выходные. И ты могла бы бывать дома в любое время…
Хм. Об этом я не подумала. Теперь мой провал уже не кажется таким разрушительным.
— О'кей, мам, спасибо, что обрисовала перспективы.
— Знаешь, плюшечка… — Прямо чувствую, как она пытается деликатно сменить тему. Это всегда дурной знак. — Если ты всерьез обдумываешь отъезд из Нью-Йорка, может, тебе следует просто на пару недель вернуться домой?
— Но, мам, я на самом деле не хочу уезжать из Нью-Йорка.
— Так я и предполагала, — вздыхает она.
Разговор окончен. Тянусь за тем, что осталось от моей сигареты. Внезапно мне становится весело: Эспен со всеми своими роскошными курортами, чопорными горными вершинами и изысканным светским обществом всегда казался мне оазисом. Я никогда прежде не рассматривала это место как возможность вернуться домой. Блин! От одной мысли мурашки по коже. Благодарение Господу, этого несчастья с таким артистизмом удалось избежать.
Часом позже мне звонит снизу Джейк. Быстро спускаюсь на четыре пролета и встречаюсь с ним у машины. Он забрасывает на заднее сиденье мою дорожную сумку.
— И это все?
— Да, люблю путешествовать налегке.
Наглая грубая ложь. У меня только одна сумка, и я не хочу, чтобы он подумал, будто я слишком суетлива. Если я и научилась чему-либо за десятилетние попытки произвести впечатление на парней, так это тому, что лучше проявлять свои характерные черты постепенно, на протяжении длительных промежутков времени.
Джейк помогает мне устроиться на переднем сиденье, затем обходит машину и усаживается на водительское место. Застегивает ремень и отчего-то медлит. Поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на меня с улыбкой. Мне тут же хочется захлопать ресницами.
— Мне нравится оттенок твоих волос.
— Спасибо.
Он придвигается чуть ближе:
— Брови ты тоже высветлила?
— Нет! — негодую я. Конечно, я высветлила брови, но Джейк не должен был это заметить.
Он включает двигатель. Мягкая успокаивающая музыка струится из динамика, и хрипловатый мужской голос напевает лирическую мелодию. Ого.
— Смени диск, если хочешь, — предлагает Джейк, встраиваясь в поток автомобилей. — Коробка под твоим сиденьем.
— Нет, нет. Все замечательно, — отвечаю я, стараясь не поддаваться панике.
Я все же невероятно глупа. Полная идиотка. Я должна была сообразить гораздо раньше, что никоим образом не в форме, абсолютно не готова к путешествию вместе с Джейком. Движение на выезде из города будет в лучшем случае напряженным, а точнее, настоящим кошмаром. И беседа станет несколько затруднительной. Но с этим я справлюсь. А вот что мне не по силам, так это тесты, своего рода музыкальные викторины — потому что Джейк наверняка попросит меня выбрать радиостанцию или предложит сменить диск, а мне придется либо изображать дурочку, либо в конце концов признаться, что у меня ужасный музыкальный вкус.
Откуда я знаю, что мой вкус так отвратителен? Что ж, я расскажу вам. Однажды в колледже я встречалась с парнем, который отчаянно пытался приобщить меня к культу Боба Дилана. И однажды вечером он поставил мне «Lay, Lady, Lay». Я плакала.
С тех пор я решила, что мне не нравится сентиментальное, душещипательное барахло о хроническом несчастье. Мне не нравится, когда песня задевает меня за живое и разбивает вдребезги стальную пластину цинизма в моей груди, которую я создавала все годы своего взросления. Если музыка заставляет меня чувствовать хотя бы относительную человечность, пробуждает малейшее чувство взаимопонимания, я не желаю ее слушать.
Из чего я делаю вывод, что некоторые люди слушают «Америку» Саймона и Гарфанкеля и испытывают ностальгию — даже до слез — по цветущим, ушедшим в прошлое шестидесятым. А что я знаю о шестидесятых? Я слушаю «Америку» и вспоминаю «Почти знамениты» Кэмерон Кроу. И, откровенно говоря, предпочитаю последнее.
Джейк выруливает на скоростную полосу. Пять минут спустя наступает момент истины. Заканчивается диск. Джейк извлекает его из проигрывателя и протягивает мне:
— Не положишь ли его в коробку?
— Да. — Лезу под сиденье и вытаскиваю оттуда массивный черный ящик — он весит намного больше, чем требуется, чтобы обнаружить мою неадекватность.
Быстренько пристраиваю диск, отданный Джейком, на пустое местечко.
— Есть там что-нибудь интересное для тебя?
Черт, черт, черт!
— Хм. — Я просматриваю содержимое ящика, боясь обнаружить, что не знаю ни единого названия. — Все, что тебе нравится, меня устроит.
— Мне все там нравится. Это ведь мои диски. А что любишь ты?
— Ну, в основном саундтреки, — говорю я в надежде выиграть время.
— Саундтреки?
— Ага.
— О'кей. — Мгновение Джейк размышляет. — Какие именно саундтреки?
О, черт тебя побери!
— Мм… Мне очень нравится «Фанатик».
Джейк одобрительно кивает: — Отлично. Тогда поставь «Бета-бэнд».
Вставляю диск в проигрыватель. Через несколько секунд в динамиках звучит довольно милая песенка. Склонив голову, внимательно слушаю. Джейк наблюдает за мной краем глаза и улыбается.
— Это «Иссуши дождь».
— Как?
— Ну знаешь, когда Джон Кьюсак в музыкальном магазине говорит: «Сейчас я продам пять копий «Бета-бэнд». И поет эту песню.
— А, да! — Откидываюсь на сиденье, позволяя музыке увлечь меня, согреть и убаюкать. И вспоминаю, как обожаю Джейка Блэка в роли придурковатого парня. Когда диск заканчивается, я даже испытываю разочарование. — Что следующее? — с любопытством спрашиваю у Джейка.
— Что думаешь насчет «Семейки Тенненбаум»?
— Мне нравится.
— Отлично. Поставь Ника Дрейка.
Выполняю. И потрясена тем, что узнаю первую же песню.
— Эй, это из рекламы автомобиля!
Джейк прожигает меня укоризненным взглядом. Я замираю. Только когда лицо его озаряет дьявольская улыбка, понимаю, что он дразнит меня. Вздыхаю с некоторым облегчением.
Свадебная церемония идеальна: она образец того, какими должны быть эти мероприятия. Она короткая. Минимум гимнов, короткий забавный анекдот священника, только одно упоминание «священного союза» и легкое пятнышко на общем благолепии, когда жених чуть запнулся, произнося слова клятвы. Служба завершилась под одобрительные возгласы публики. Она вовсе не восхищалась трогательными выражениями вечной любви, а радовалась тому, что пришло время пить и веселиться.
