Кей Хупер - Магический взгляд
Но у Тори все было иначе.
Ей нравилось наблюдать за ним. Это необъяснимо, но ей запал в душу простой и до смешного трогательный жест, каким он загорелыми пальцами рассеянно прочесывал свои густые волосы, создавая милый беспорядок на своей красивой голове, сиявшей, как медный шар. Девон был крупным мужчиной. Движения его сильного тела отличались свободой и размашистостью. У него было несколько надменное лицо, выражавшее внутреннюю силу и энергию; нос со следами не одного перелома; упрямый подбородок, чувственный рот, в легкой усмешке которого читалось нечто неуловимо загадочное; широкий разлет бровей, придававший его грубоватому лицу какую-то трогательную симметрию.
Тори изучала его беспристрастно и как бы отстраненно. Странно, думала она, такое впечатление, что тот, другой Художник, который создал его, словно намеренно противопоставил в нем законченность и незавершенность. Его крупное лицо с перебитым носом и упрямым подбородком казалось незаконченным. Должно быть, со временем и в процессе формирования оно изменило первоначальные очертания и несколько вытянулось. А вот его великолепные брови — она была уверена в этом — оставались такими с рождения.
Теперь Тори твердо знала, что с ней происходило, и приняла это решительно и бесповоротно. Она была очень спокойна и молчалива, прислушиваясь к тому, как исчезают последние сомнения, отступают придуманные принципы — совсем как в тех романах. Оставалось ждать только радостей любви, которые почему-то запаздывали.
Неужели в романах все правда? — думала Тори. Ее колебания еще не до конца покинули ее, но они уже не властвовали над ней.
Разум ее еще пытался сопротивляться. Ты же знаешь, как выбраться из такого положения, твердил ей внутренний голос. Один раз тебя уже накрыло с головой, но все-таки ты выплыла. Смогла в конце концов пристать к берегу и выкарабкаться. Расставив длинные пальцы, Тори внимательно посмотрела на свои руки, словно никогда раньше их не видела. След угольного карандаша напомнил ей о многом. И уже смирившись со всем, что ее ожидало, Тори спросила себя, когда же она напишет, точнее, попытается написать его портрет?
Тори перевела взгляд на Девона, рассматривавшего ее картины. Она заметила, что его интересовали главным образом не пейзажи или натюрморты, а портреты, особенно некоторые из них. На портретах были изображены в основном женщины и дети, реже — мужчины, обычно старики. Она просила их позировать, потому что их лица казались ей особенно выразительными. Девон не мог, конечно, знать, что там недоставало двух портретов. Один из них — сделанный ею по памяти портрет отца — находился в это время на выставке в одной из галерей Нью-Йорка, где когда-то проходили его собственные первые выставки. Другой — портрет Джордана — еще не был распакован.
Девон отошел от последней картины, изображавшей старика, на лице которого запечатлелись следы жизненных невзгод прожитых лет, и посмотрел на Тори восторженными глазами.
— Ты принимаешь заказы?
Она утвердительно кивнула головой.
— Я хочу заказать тебе картину.
Взглянув на него, она спокойно произнесла:
— Тебя я не буду писать. — В этих сказанных почти шепотом словах, однако, слышалась боль, какой-то с трудом сдерживаемый протест против неизбежного.
— Разве я не фотогеничен? — спросил он с комической озабоченностью.
Однако Тори было не до смеха. Она отвела глаза.
— Наоборот, даже очень фотогеничен, — рассеянно ответила она и едва узнала свой голос — таким чужим и изменившимся он ей показался.
Девон пересек комнату и подошел к ней. Тори подняла на него глаза — и встретилась с уже знакомым ей пытливым и проницательным взглядом. Впрочем, может быть, она просто плохо выглядела?
— Тебя что-то тревожит, — обеспокоенно проговорил Девон. Его чудесные брови сошлись в складке на лбу, и весь он напрягся, словно готовясь к бою.
Тори хотелось плакать, но, не выдержав напряжения, она неожиданно для себя рассмеялась тихим, почти беззвучным смехом.
— Я не буду тебя писать, — повторила она, а сама не сводила с него глаз, любуясь великолепной линией его бровей, этой странной незавершенностью его лица, прекрасными глазами, в которых сейчас было столько заботливого беспокойства.
Он еще сильнее нахмурился:
— В чем дело? — спросил он изменившимся голосом. — Что с тобой?
Ничего не ответив, Тори опустила глаза, невидящим взглядом уставившись на пуговицу его рубашки, словно стараясь ее запомнить. Две верхние пуговицы оставались незастегнутыми, и в открытом вороте виднелись темно-рыжие волосы на его груди, покрывавшие загорелую кожу, под которой выступали твердые мускулы тела там, где, в глубине уверенно и мощно билось его сердце.
— Мне нужно побыть одной, Девон, — сказала она, и его имя как-то необычно прозвучало в ее устах.
Ничего не отвечая, он нежно обнял ее.
— Я не могу уйти от тебя, — наконец заговорил он. — Особенно когда ты в таком состоянии. Я не понимаю, что случилось.
Он даже не хочет дать мне возможность сохранить хоть каплю достоинства, подумала Тори, а вслух повторила:
— Мне нужно побыть одной.
— Ну-ка, посмотри на меня, — сказал Девон повелительным тоном, но Тори твердила свое:
— Мне нужно побыть одной. — Она не могла ничего с собой поделать, хотя и чувствовала, что все это начинало походить на сцену из какого-то плохого фильма.
— Ну, Тори…
Сомнения и гордость не покинули ее, но она уже была не вольна распоряжаться собой. Тори посмотрела ему в глаза, и от этого взгляда у него защемило сердце.
— Что с тобой? — мягко спросил он. — Скажи мне, в чем дело?
— Ты все равно не поймешь, — печально произнесла она.
— И все же попробуй.
Тщетно пытаясь подобрать нужные слова и не находя их, Тори поняла, что теряет всякое самообладание. Она была готова разрыдаться. Слишком мало прошло времени. Слишком скоро это снова пришло. Боже мой, как скоро! Конечно, не об этом он ее спрашивал. Но он должен знать. Не для этого ли она привела его сюда смотреть картины?
— Однажды я написала портрет мужчины. — Услышала она словно со стороны свой неестественный голос.
Девон успокоился.
— Ах, вот в чем дело! Поэтому ты и захотела показать мне картины, — тихо произнес он и добавил — Расскажи мне об этом портрете.
— Мне хотелось написать портрет этого мужчины, потому что я любила его, — продолжила она все тем же чужим, хриплым после долгого молчания голосом. — И вдруг почувствовала, что не могу писать. Потому что… люблю его. Ведь я все время глядела на него любящими глазами, а когда стала смотреть на него глазами художника, то увидела в нем двух человек. Я старалась писать по велению сердца, но неожиданно обнаружила в нем не того человека, которого знала. — Тори покачала головой, как будто заново переживая потрясшее ее когда-то открытие.
