Елена Гайворонская - Роман с небоскребом
Вадик обреченно кивнул.
Ванька посвистел розовым слоником, устремил на гостя доверчивый ясный взгляд и улыбнулся.
– Какой милый малыш, – умилился Вадик. – Можно? – Поднял Ваньку на руки.
Тот потрогал Вадика за нос и губы, потрепал волосы и, не найдя больше интересного, запросился назад, к слонику и пирамидке.
– Чудесный парень, – сказал Вадик, сажая Ивана обратно, – я люблю детей…
– Впервые слышу, – заметила я.
– Повода не было, – ответил Вадик.
– У тебя все впереди, – улыбнулась я. – Говорят, канадки красивые…
– Надеюсь, что так, – шутливо отозвался Вадик.
Я сварила крепкий кофе.
– Знаешь, – дуя на чашку, задумчиво произнес Вадим, – все-таки Серега больше заслужил эту работу, чем я… Он способнее меня. Никогда бы раньше не признался в этом… Но вроде как напоследок…
– Он мог поехать, – объяснила я. – Я его не держала. Это было его решение – остаться…
– Я его понимаю, – неожиданно выпалил Вадик, отставив чашку. – От таких, как ты, не уезжают… Я завидую Сереге.
Я посмотрела на него с изумлением. Вадик отвел глаза и неожиданно покраснел. В воздухе повисла неловкость.
– Ладно, я пойду… – Вадик неуклюже поднялся. Чашка звякнула о блюдце. – Заскочу к Сереге на службу. Шарик круглый… Может, когда и встретимся…
– Обязательно встретимся. Удачи тебе…
– Вам тоже, – ответил он дрогнувшим голосом.
В дверях замешкался, потом торопливо чмокнул меня в щеку и, снова покраснев, поспешно вышел, оставив на прощание легкое облачко травяного парфюма.
Я подошла к детской кроватке, Ванька с готовностью протянул ручонки. Я подняла его, прижала к груди тугое теплое тельце, поцеловала мягкую щечку.
– Ма-а-а, – пропел Ванька и погладил меня ладошкой по лицу.
Я вдруг поняла, как отчаянно не хочу уходить ни в институт, ни на работу – никуда… Мне осточертела эта гонка. Я хотела сидеть у окна в старом скрипучем кресле, держать на руках сына, наблюдать за вальсом опадающих листьев и сплетать скачущие в голове слова в кружево предложений…
Но в дверь уже требовательно трезвонила баба Катя – через три минуты начинался очередной бразильский сериал.
Наш первый автомобиль
Как-то весенним утром Сережка пришел с дежурства озабоченный и возбужденный, потряс газетой бесплатных объявлений и сообщил, что перегонщику Митяю срочно нужны деньги, проигрался в карты. И потому он продает только что пригнанный из Германии «форд» восемьдесят шестого года за смешную сумму – две с половиной тысячи долларов. Машину легко перепродать за четыре, но на это потребуется некоторое время, которого у Митяя нет, зато у Сережки хоть отбавляй.
– Отличный вариант, – убеждал Сергей, – я поговорил с мужиками, проверил объявления в газете – за четыре «форд» уйдет влет. Выглядит как новенький. Надо брать. Заработаем полторы тысячи на ровном месте.
– Ты мне машину стиральную обещал, – напомнила я. – С сушкой.
– Сань, когда мы продадим «форд», нам хватит на целых две машины, – заверил Сережка. – Можешь потерпеть еще немного?
Я замялась. Предложение выглядело заманчиво. Недоставало малости – какой-то тысячи баксов.
– Поторгуюсь, может, скинет пару сотен, – поскреб за ухом Сережка. – А остальные попробую занять. Спрошу у Сени – нормальный мужик. Болтуну говорить нельзя, он сам этот «форд» перехватит… Ушлый малый.
– Сеня небось проценты потребует? – усомнилась я. – За просто так сейчас никто ничего не делает.
Сережка раздул щеки, что означало крайнюю степень задумчивости.
– О чем спор? – осведомился вошедший на кухню папа.
Выслушав, высказался категорично:
– Надо брать. Тысячу мы с мамой найдем. Что это вы надумали – занимать на стороне? Как не стыдно! Мы же семья.
– Мы обязательно отдадим, – заверил Сережка. – Поделим вырученные деньги поровну.
– И слышать не хочу! – замахал руками папа. – Какой дележ? Что мы, не родные?
Они долго спорили и препирались и сошлись на том, что пустят полученную с перепродажи прибыль на хозяйственные нужды – покупку стиральной машины, нового пылесоса и телевизора. Это было нашей давней мечтой, поскольку громоздкая несовершенная советская бытовая техника уходила в прошлое вслед за социалистической эпохой, уступая место легким, стильным, современным импортным новинкам.
«Форд» был огромным, как дирижабль, нежного цвета серебристой мяты, с просторным салоном, мягким велюром на сиденьях, кожаным рулем, десятком всевозможных кнопочек, пимпочек и примочек развитой автомобильной цивилизации, аккуратной магнитолой с интимно мерцающей в темноте подсветкой. Модель носила кокетливое дамское имя «сиерра».
– Ого, – уважительно сказал папа, – это не «четверка», и даже не «Волга».
Я опустилась на мягкое кресло, вытянула ноги, откинулась на спинку, вдохнула дразнящий неуловимый автомобильный запах, и все внутри меня перевернулось. Это было странное чувство, прежде не испытанное: сладостное, как первая любовь, острое, как возбуждение. Это было как сон, как проникновение в иную реальность, в которой много солнца, моря, далеких стран… длинное платье, тонкий бокал с пузырящимся шампанским… Небоскребы, прокалывающие облака… Путешествие в другую жизнь, которой у меня никогда не было, нет и, возможно, не будет никогда…
– Хорошая машина, – с ноткой сожаления в голосе сказал Сережка.
Не знаю, почувствовал ли он то, что и я, когда его руки легли на кожаную баранку руля.
– Хорошая, – повторила я эхом.
Мне хотелось закричать, что я не отдам эту машину никому, что у нас с ней любовь с первого взгляда… Но это было бы глупо. Я прекрасно понимала, что этот серебристый красавец нам не по карману. Пределом наших скромных мечтаний могли быть подержанные «жигули», в сторону которых теперь мне и смотреть не хотелось.
Вооружившись просроченными Серегиными правами и автомобильной картой Москвы, мы отправились регистрировать «форд» в ГАИ. Там нас ожидал неприятный сюрприз. Поковырявшись под капотом, молоденький усатый лейтенантик отозвал Сергея в сторону и жизнерадостно объявил:
– Машинка-то ваша не восемьдесят шестого года, а восемьдесят второго.
– То есть как восемьдесят второго? – не понял Сергей. – В документах же год прописан – восемьдесят шестой.
– На заборе тоже много чего написано, – возразил лейтенантик, – гляди.
И посветил фонариком.
Сергей впал в легкий ступор. Известно, что в заводской номер на кузове забивается год выпуска автомобиля. Цифры были крошечными и полустертыми, но при детальном рассмотрении угадывалась двойка.
В техпаспорте же значился год выпуска – восемьдесят шестой. Документы были подделаны с целью омоложения автомобиля на четыре года и, соответственно, увеличения его продажной стоимости. В любом случае машина была сомнительной и вполне могла быть арестована до полного выяснения ее биографии, а мы имели все шансы остаться без автомобиля и денег.
