Эмили Листфилд - Деяния любви
– Твои дочери не желают тебя видеть.
– Могу себе представить, каким дерьмом ты забиваешь им головы.
– Этого не требуется. Ты представил им все необходимые доказательства.
– Никаких доказательств нет, Сэнди.
– Еще что-нибудь, Тед?
– Послушай, этот судебный процесс будет неприятным. Он будет неприятным для всех. Этого ты хочешь?
– Чего хочу я, не имеет ни малейшего значения, насколько я могу судить. Мне нужна моя сестра, вот все, чего я хочу.
– Дай мне увидеться с Джулией. Всего на десять минут.
– Ты прекрасно знаешь, что существует запрет на свидания.
– Нам незачем никому сообщать об этом.
– Ты спятил.
– Все будут в проигрыше, Сэнди. Даже ты.
Она стиснула трубку и молча положила на рычаг.
Тед услышал щелчок и опустил трубку. Он стер влагу с запотевшего стакана, отхлебнул еще один глоток и взял со стойки фотографию Энн с девочками в серебряной рамке. Ее сделали два года назад, летом, в парке у озера Хоупвелл. Энн стояла в озере по колено в воде, ее длинные округлые ноги возносились из темной воды словно величавые колонны, гладкий, блестящий цельный купальник, руки на бедрах. Ее лицо, ни радостное, ни грустное, было обращено к объективу с вопросительной настойчивостью – этого ты хотел? этого? – а девочки распластались возле нее в воде. Допивая, он без всякого выражения смотрел на этот снимок.
В те четыре дня и ночи, что он провел в тюрьме, лежа на жесткой кровати, которая источала затхлое зловоние, стоило ему пошевелиться, он представлял себе, что бы он делал в каждую минуту, если бы не находился под замком, отрезанный от жизни: в понедельник в 10.30 утра, в 5.45, во вторник в 9.00 утра, телефонные звонки, обеды, бумаги, даже ванну; воображал в мельчайших подробностях свое параллельное «я», расхаживающее в параллельном мире вне его досягаемости, так что когда он теперь шел по улице, когда открывал дверь с надписью простыми черными буквами «Уоринг и Фримен», как много раз проделывал прежде, то немного сомневался, то ли это ему чудится, то ли происходит на самом деле. Само время, сила тяжести остались в той камере; выйдя оттуда, он обрел иное время, иную силу тяжести – более легкую, менее осязаемую.
Он открыл дверь, прислушался к звуку собственных шагов по линолеуму.
– Привет.
Рут Бекер, секретарь, нарочито избегала его взгляда, шумно роясь в бумагах, на тот случай, если он не догадается, в чем дело. Эта женщина, весившая фунтов на тридцать больше нормы, с пышными волосами, перекрашенными в сияющий золотистый цвет, была не из тех, кто склонен к недомолвкам. Когда Тед только ушел от Энн, Рут вырезала из газет заметки с заголовками вроде «Разведенные мужчины больше подвержены сердечным приступам» и «Почему у разведенных мужчин выше процент самоубийств» и по утрам оставляла на его столе, выделив желтым маркером основные доводы. «Как это получается, что люди, которые никогда не вступали в брак, всегда разбираются в нем гораздо лучше, чем те, кто испытал это на себе?» – поддразнивал он ее. Однако и сам он забыл, что такое супружество, утратил ощущение его рамок и атрибутов, и хотя он притворялся, что выбрасывает эти заметки, уносил их домой и читал бесконечными ночами в одиночестве в мрачной квартире в Ройалтон Оукс. Он переступил с ноги на ногу и улыбнулся: ее всегда легко было вывести из равновесия. Однако она даже головы не повернула, продолжала перебирать бумаги, вырезки.
– Как угодно, – пробормотал он и направился в кабинет Карла.
Тед подвинул стопку обработанных на компьютере строительных чертежей с размеченными бледным пунктиром стенами и окнами и уселся напротив своего компаньона.
– Ну, насколько плохи дела?
Карл Фримен откинулся на стуле. Более грузный и румяный, чем Тед, любитель поясов с аляповатыми серебряными пряжками и дорогих сапог в ковбойском стиле, он тем не менее был человеком гораздо более невозмутимым и уже давно изобрел способ обходиться с Тедом, просто не обращая внимания на тяжелые стороны его характера.
– Плохи.
– Понимаю, что плохи. Даже старушка Рут не захотела посмотреть мне в глаза. Я хочу знать, насколько плохи.
– Мы лишились четырех заказчиков. Никто не хочет связываться с тобой, Тед.
– Я не приглашаю их спать со мной, я просто прошу дать нам возможность достроить их чертовы дома. В наше время это довольно сложно. – В действительности в последнее время они упорно балансировали на грани платежеспособности, которая всего каких-то несколько лет назад была вполне надежной, – увольняли рабочих, чаще брались за реконструкции, от которых прежде отказались бы ради более крупных проектов. – Как подвигается дело у Бриаров. Все по графику?
– Они одни из этих четверых.
– Не могут же они менять строителей за две недели до того, как мы наметили рыть котлован?
– Ты застрелил свою жену. И как ты рассчитывал, что произойдет?
Раздражение, усталость и гнев в голосе Карла были редкостью, свидетельством напряженных усилий сдерживаться, снедавших его все эти дни. Он не собирался демонстрировать их. Он еще в начале решил для себя, что верит Теду, должен верить ему, несмотря на свою жену Элис, которая, как она выражалась, «не верила ни вот насколечко». Это расхождение во мнениях порождало между ними некоторое напряжение на кухне, в спальне, и сейчас, когда он смотрел на Теда, оно незримо присутствовало здесь.
– Это был несчастный случай.
– Я знаю. Но никто не забудет, что именно ты держал ружье, когда оно выстрелило.
Тед снова уселся на место и провел руками по волосам.
– Я сам не могу об этом забыть. – Он наклонился, облокотившась обеими руками на стол. – Слушай, я уйду, если ты захочешь. Убери мою фамилию с вывески. Я понимаю.
– Нет, – Карл произнес это спокойно, задумчиво, так что стало ясно, что он уже рассматривал такую возможность. – Нет, мы не будем этого делать. – В какое-то мгновение он испытывал лишь сочувствие, а как же иначе, спрашивал он потом у Элис, как же иначе? Но она лишь качала головой и уходила из комнаты.
– Спасибо.
Карл кивнул.
Тед посмотрел из окна на автостоянку и на здание аптеки за ней, на ее заднем крыльце были штабелями сложены картонные коробки.
– Мы собирались снова сойтись… – Его голос упал до шепота.
– Может быть, если присяжные…
– Да, конечно, – раздраженно бросил Тед, но потом опомнился. – Извини. Мне нужно идти. Я могу что-нибудь сделать? Взять какую-то работу на дом?
– Лучше сосредоточься на том, чтобы разобраться с этим делом.
Карл поднялся, обнял Теда и проводил его до выхода. Похлопывая его по спине, он не заметил в глазах Теда влажного и лихорадочного блеска, вызванного гневом, раскаянием или печалью – тот и сам бы не смог определить.
