Салли Боумен - Тайна Ребекки
Фотографию делал явно профессионал. Глаза девочки… теперь я бы узнал ее в любом обличье. Открытка голубовато-коричневого цвета, как все открытки того времени – на плотном картоне, сделана в ателье, которое располагалось в Плимуте в промежутке между 1907 и 1915 годом.
Детская фотография Ребекки и вид Мэндерли. Это сразу дало толчок моим мыслям. Это могло означать, что Ребекка имела какое-то отношение к Мэндерли задолго до того, как познакомилась с Максимом и стала его женой, о чем я не подозревал прежде.
Я попросил разрешения взять фотографию. И теперь она лежит на моем письменном столе рядом с ключом от ворот Мэндерли. Теперь он стал моим.
Разумеется, мне он не очень нужен. В Мэндерли можно пройти другим путем, мимо ворот. И я ходил этой дорогой, о чем полковник не догадывался. Но я с торжественным видом принял ключ, потому что это был символичный акт. Полковник Джулиан в эту минуту поступил не как военный, передавший ключ от крепости, а как истинный романтик, как человек, следовавший рыцарским правилам в духе Мэлори. Сэр Ланселот вручал ключ, чтобы я исполнил задание, порученное ему, ответить на вопрос: «Кто ты – Ребекка?»
И в этой роли, следуя автору рыцарских романов, я принимал на себя роль его сына – Галахада? Это тронуло и опечалило меня одновременно. С моей точки зрения, полковник Джулиан походил скорее на другого литературного героя – Дон Кихота, а это означало, что, в сущности, он никогда не хотел узнать истинную правду о Ребекке.
Он создал в своем воображении собственную Ребекку. Сегодня я пришел к выводу, что он действительно знает о ней больше, чем другие (в чем сомневался прежде), и поэтому ищет только факты, которые способны обелить ее имя. Любые другие сведения он отторгнет, сочтет их ложными или ненадежными. Но я в отличие от него хочу открыть истину, сохранить объективность. А это означает, что я могу отыскать нечто такое, что может причинить ему боль.
Разумеется, я ничего не сказал ему об этом. У меня на языке вертелось тысяча вопросов, которые хотелось задать ему, но их можно было отложить до лучших времен. Полковник уже явно устал от нашего разговора. И был взволнован тем, что доверил мне самое дорогое, что у него было. Теперь я окончательно понял, что у меня не получится, как я планировал, просто прибыть в нужное место, расспросить тех, кто мог дать ответы, и уехать. С каждым днем меня затягивало все глубже и глубже. И становилось все труднее оставаться всего лишь сторонним наблюдателем. Против своей воли я сближался с людьми, стал их другом, что сначала не входило в мои планы. И полковник Джулиан, и Элли, и сестры Бриггс принимали меня так радушно, с таким открытым сердцем, что я чрезвычайно не нравился самому себе в роли следователя.
Еще одна вынужденная пауза. Сильный ветер с дождем снова сорвал чертову ставню. Придется утром покупать новую задвижку.
Усталость наконец одолела меня. Я лег в постель. Но какое-то время продолжал размышлять: что означают две эти фотографии? Кто прислал их? Имелась ли другая тетрадь, о которой так настойчиво твердил полковник Джулиан? И существует ли она сейчас? Если да, то как отыскать ее?
Мне предстояло очень многое сделать завтра: написать несколько писем, чтобы начать поиски миссис Дэнверс (существовала слабая надежда, что Джек Фейвел знает, где она), еще раз поговорить с Фрицем о любвеобильном Лайонеле и причинах его смерти. Мне предстояло еще раз написать Фрэнку Кроули, тот отвечал мне вежливо, но отказывался сотрудничать, а мне надо было кое-что уточнить насчет Бретани. И я размышлял, подходит ли для моего расследования Никки. Сейчас он в Париже, так что ему проще доехать до Бретани – подвиг, который ему вполне по плечу.
Поскольку я должен задержаться здесь на неделю, надо использовать ее с наибольшей пользой. Помимо Фрица, надо будет еще раз побывать у сестер Бриггс, с которыми мне удалось подружиться, а также переговорить с Джеймсом Таббом – лодочником, который ремонтировал яхту Ребекки, – он не очень охотно соглашался разговаривать с мной.
И главное – выполнить обещание, данное полковнику, – побывать в Мэндерли, в домике на берегу залива. Мне хотелось сделать это незаметно. Основная особенность здешних мест, как я понял, заключается в том, что ты всегда находишься на виду. Мне еще не доводилось жить там, где каждый твой жест и каждое твое слово становится всеобщим достоянием. Такое впечатление, что за каждым твоим шагом следят даже птицы. И весьма почтенные матроны тоже превращаются в сыщиков. «Беспроволочный телеграф» Керрита работал безотказно.
И мне бы не хотелось, чтобы мои нынешние перемещения становились предметом обсуждения. Так что надо было продумать, в какое время лучше всего добираться до залива. Наверное, самое подходящее – раннее воскресное утро, сразу на рассвете.
11
16 апреля, воскресенье. Я поставил будильник на пять часов, но проснулся сам в четыре тридцать: плохо спалось в эту ночь. Ванная в моем коттедже отсутствовала. Каждое утро я ходил купаться в море. И сегодня не изменил своей привычке, хотя еще стояли сумерки и темная холодная вода выглядела не очень заманчиво.
Залив казался относительно спокойным, но я знал, что во время прилива и отлива возникают опасные течения, с которыми шутить не стоит. Но я уже изучил их и холода тоже не боялся.
Добравшись до скал, я разделся, сделал легкую гимнастику, чтобы разогнать кровь. Оттуда, где я стоял, мне был виден викторианский дом полковника Джулиана. И в одном из окон горел свет. Это было окно в комнате Элли.
Наверное, она не спит, хотя, по заверениям врача, самочувствие полковника с каждым днем постепенно улучшалось. Каждое утро я заходил к ним: осведомиться о его здоровье. Он еще не настолько оправился, чтобы мы могли вести продолжительные беседы, но он явно шел на поправку. Ему доставляло радость, что теперь я выполню не завершенное им, хотя я считал, что он сам уже проделал всю необходимую работу.
И, глядя на светящееся окно, я думал: чем она занимается – читает? И если читает, то что именно? Элли для меня во многом оставалась загадкой.
Соскользнув с валуна, я вошел в воду. Начался отлив. Я доплыл до своей бухточки, оделся и вернулся в дом, где было еще холоднее, чем в воде.
Сначала, когда я обнаружил, что в доме нет ванной с горячей водой, я даже восхитился тому, что мне самому придется ее греть. Но потом высчитал, сколько котелков придется кипятить, и отказался от этой затеи. Я умывался и брился в тазике. Готовил еду на керосинке, вернее, то, что с трудом можно назвать едой. Повар из меня никудышный. Но все эти неудобства скрашивало то обстоятельство, что я мог наслаждаться тишиной и одиночеством. Мне нравился шум моря, на которое я мог смотреть прямо из окна, как я смотрел на него из дома тетушки Мэй. И мне нравилось встречать рассвет, смотреть, как медленно начинает розоветь небо, как солнце постепенно озаряет макушки деревьев в лесу Мэндерли.
