Вера Колочкова - Кабы я была царица...
– Да. Обидел. Очень сильно обидел, – неожиданно для себя вдруг пожаловалась Тамара. – Так обидел, что чуть жива осталась…
– Да ты чё? Ну ничего, бывает… А то скажи, я ему накостыляю пойду! Хочешь?
– Да нет, спасибо… – грустно рассмеялась она в трубку, польщенная неожиданным заступничеством. – Спасибо, конечно, за заботу…
– Ну, не хочешь, как хочешь. Тогда давай просто прогуляемся на воздухе.
– Где – прогуляемся?
– Да хоть где! Можем вот, например, в Центральный парк культуры и отдыха сходить… А можно и просто пивка попить на бульваре! Ты как, пиво любишь?
– Пиво? Да я не знаю… – растерялась вдруг Тамара, лихорадочно соображая насчет перспективы «прогуляться на воздухе». Хотя – отчего бы и не прогуляться, в самом деле? На людях ведь… На людях поди по голове ей никто не ударит. Опять же и присмотреться можно к новому знакомцу.
– Ой, да ладно, чего тут знать или не знать? Пиво, оно и в Африке пиво! Тебя как звать-то, кстати?
– Меня? Тамарой… А тебя как?
– А меня, стало быть, Колей. Вот и познакомились. Ну чё, Тамар, дернем по пивку на бульваре? Да ты не боись, там все культурненько, там столики стоят, народ гуляет…
– Ну… хорошо. Тогда давай завтра, что ли…
– Так отчего ж завтра? Завтра, главное… Мне завтра на работу на сутки выходить! Давай прямо сейчас, а? Пока погода хорошая стоит?
А впрямь, почему бы и не сейчас, подумалось ей вдруг. Все легче, чем дома сидеть да слезы лить! И голова на воздухе быстрее пройдет! Решившись, она помолчала еще немного, потом проговорила с невесть откуда вдруг взявшимся в голосе кокетством:
– Ой, ну до чего же ты настойчивый, Коля! Ну ладно, ладно, уговорил – пойдем прямо сейчас. Ты где меня ждать будешь? И вообще – как я тебя узнаю-то?
* * *– … Нет, об этом и речи быть не может! Соня, какая неделя в счет отпуска? – подняла на нее сердитые глаза Лидия Петровна. – Нет, посмотрите, как у них все просто! Одна опаздывает каждое утро, другая захотела – отпуск ей подавай! Совсем уже обнаглели! Никто работать не хочет!
– Но… Мне очень, очень нужно, Лидия Петровна… – опешила Соня от резкого всплеска ее возмущения. Можно сказать, от злобы даже. Слишком уж неожиданно в нее эта начальственная злоба выплеснулась – из голоса Лидии Петровны, обычно тихого и спокойного, из крайне раздраженной интонации…
– Да мало ли что тебе нужно? Нужно ей, видите ли! Меня вот никто не спрашивал, между прочим, когда должность мою из штатного расписания вычеркивали, нужно мне это или нет! Взяли и вычеркнули, сижу тут теперь с вами… Нет, Соня! Пойдешь в отпуск через месяц, как все, по графику!
– Но хоть на три дня… Мне обязательно к сестре надо съездить…
– Она что у тебя, при смерти находится, сестра твоя? Я же сказала – нет, Соня! Все! Неужели непонятно? Иди работай! И не сиди у меня над душой! Господи, как вы мне все надоели, как я устала от вас!
Голос начальницы вздыбился до самой последней высокой ноты, еще чуть-чуть – и криком кричать начнет. Света, сидящая за ее спиной в углу комнаты, делала Соне большие глаза, махала ладошками от себя – проваливай, мол, быстрее отсюда… Не видишь, что ли, что происходит? Ей же не отпуска для тебя как такового жалко, ей же просто наехать надо!
– Ты хоть помнишь, когда я сама в последний раз в отпуск ходила? – и впрямь закричала на нее Лидия Петровна. Нехорошо закричала, с визгом. – Или ты тоже думаешь, что мне из отпуска уже выйти не дадут, на пенсию спровадят? Я знаю, все вы так думаете! Только и ждете, когда я в отпуск уйду, чтобы от меня избавиться! Смотрите-ка, в отпуск ей захотелось! Мне тоже хочется, и что с того?
Ну да, Светка права – надо было вставать со стула и действительно проваливать подобру-поздорову, но Соня даже и встать не могла. Напал на нее будто ступор какой паралитический, будто сначала в грудь толкнуло, а потом разлилось быстро по солнечному сплетению чужое ядовитое раздражение. И тут же горло перехватило спазмом, и в глазах стало горячо, задрожало само по себе мокрой противной тяжестью. Боясь сморгнуть, Соня все-таки поднялась на дрожащих ногах, развернулась к двери, пошарила перед собой рукой, как слепая. А, вот и дверь, ей туда надо… Потом по лестнице вниз, в подвал, а вот и ее архивная каморка, здесь и спастись, и поплакать можно, закрыв за собой дверь на ключ. Еле успела. Слезы уже торопливо бежали по щекам, и можно было вздохнуть, и не задерживать больше дыхание, и дать им настоящую волю. Она уже по опыту знала – в таком случае надо сначала отплакаться хорошенько. Сразу, не отходя, как говорится, от кассы. Если сдерживаться, еще хуже будет. Да и не спрашивают у нее слезы, хочет она сдержаться или нет. Наплевать им на ее желания, они сами по себе из глаз льются…
Лидия Петровна, хорошая моя, добрейшая женщина! Вы-то зачем, зачем… искушаетесь? И вас, выходит, привлекла моя внутренняя слабость, этот мой помойный контейнер души под названием инфантильность? Ну, хорошо, приму я в него вашу утреннюю неврастению, пожалуйста… Все ваши яды, и шлаки, и нервные токсины – все приму! Только одумайтесь, только отпуск на три дня дайте…
Неизвестно, сколько она так просидела, дергаясь от сотрясающих все тело рыданий – может, час, может, два. А может, вообще минут десять. А только дверь в ее каморку вдруг подергали с той стороны пару раз, потом постучали тихо, и виноватый извиняющийся голосок Лидии Петровны пропел:
– Соня… Сонечка… Открой, я знаю, что ты там…
Торопливо утерев щеки и успевший раскваситься от обильных слез нос, Соня повернула ключ в дверях, уставилась на начальницу взглядом кроткого, но очень обиженного ангела. Теперь можно и ангелом посмотреть – отчего ж нет? Ясно же, чего она сюда притащилась…
– Ну Сонюшка… Ну чего ты, в самом деле? Смотри, уревелась вся… Нельзя же так, Сонюшка! Ты меня тоже пойми – жизнь такая… Знаешь, как мне внук с утра нахамил? Я же только для него, для поганца, чтоб за учебу его платить, в свои шесть десят пять лет на работу таскаюсь, гипертонией насквозь замученная, а он… Да у меня с утра давление двести двадцать! Ну, не обижайся на меня, Сонюшка. А отпуск я тебе подпишу! Хочешь, прямо сейчас подпишу? Где у тебя заявление?
– У вас на столе осталось…
– Да? Ну, ладно… Ты ведь на неделю хочешь в отпуск пойти? Я правильно поняла?
– Да… На неделю…
– Ну, вот и чудненько! И никаких проблем! На неделю так на неделю! Сейчас поднимусь, подпишу и сама его в отдел кадров отнесу! Хорошо?
Соня только быстро покивала, соглашаясь. Лидия Петровна еще проговорила ей что-то торопливое, бодренькое и виноватое, потом подмигнула и исчезла за дверью. Вот и выяснилось, чью хамскую помойку она в себя с утра приняла. Лидии Петровны балбеса внука, значит. Вот такой славный круговорот дерьма в природе у них получился! Слава богу, что этот круговорот в ее контейнере осел, а мог ведь и дальше пойти! Кто его знает, чем бы он в конце концов завершился? Ураганом где-нибудь в районе Нового Орлеана? Или другими какими катаклизмами? Хотя насчет Нового Орлеана – это она загнула, пожалуй. Можно подумать, что она Новый Орлеан своим ничтожным помойным контейнером спасла… Все гораздо мельче, все гораздо проще разрешилось появлением у Лидии Петровны здорового и предсказуемого чувства вины. Организм разгрузился от утреннего неврастенического бремени, и вот вам, пожалуйста. Всем стало хорошо. Все достигли желаемого. А Лидия Петровна, Соня по опыту знала, еще несколько дней вздыхать будет, вспоминая свою утреннюю истерику. Потому что чувство вины – оно тоже, наверное, не такой уж большой для человека подарок? Еще и неизвестно, что легче в себе носить – чужую помойку или чувство вины…
