Лариса Кондрашова - Умница, красавица
Позвони мне, позвони. Позвони мне ради Бога.
– Я кое-что принес, – сказал Алексей Юрьевич. Кое-что была очередная нелепая вещь из магазина чудес.
Джакузи для рук.
Кроме этой бессмысленной лоханки дома уже имелась коллекция чудо-фонариков, чудо-фенов, чудо-утюгов, был даже сейф в виде банки лимонада. Все, что обычно дарят мужья: новую шубу, украшения – Соня покупала себе сама, а подарки Алексея Юрьевича неизменно были такими нелепыми, будто она не женщина, а семилетний мальчишка-любитель диковинок. Но она радовалась фонарикам и утюгам, и даже сейфу в виде банки лимонада радовалась.
– Собака, – умоляюще сказал Антоша, – собака… я ей твердо обещал взять ее домой.
Алексей Юрьевич часто говорил «нет», и за «нет» всегда следовал подробный анализ причин отказа.
– Бери бумагу и ручку, – велел он Антоше. – Вот тебе задача – письменно составить подготовительную таблицу к переговорам. Собственные интересы, альтернативы, начальное предложение, предложение отступления, финальное предложение. Например: начальное предложение – овчарка, финальное предложение – рыбка-меченосец… Думай.
Нина Андреевна оживилась:
– В городе столько бездомных собак… Ты слышишь?
– Тема бездомных собак меня не волнует. Какая цель думать об этом?
– Можно же что-то организовать, как-то помочь…
– Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу, – благожелательно ответил теще Головин и принялся за еду.
Нина Андреевна «Двенадцать стульев» не любила, цитату не узнала и удовлетворенно обиделась.
Нина Андреевна волновала, трогала, раздражала Головина – не по-родственному, как теща, и не как достойный противник, и даже не как может раздражать психоаналитик-надомник, а… просто раздражала.
С тех пор как теща стала называть себя психоаналитиком, в ее взгляде, совсем было потухшем в жэковские времена, появилось нечто лукавое – некое полное, доступное только ей знание о людях. Головин не поленился, полистал Фрейда и обнаружил забавную вещь – психоанализ и научный коммунизм оказались близкими родственниками. Теще, выросшей на идее, что материя первична, а дух вторичная чепуха, не понадобилось духовно перестраиваться, чтобы принять учение Фрейда, – здесь были все тот же материализм, та же догматичность, те же схемы. Она и приняла его как новую веру.
Диагнозы, которые Нина Андреевна теперь ставила всем окружающим, включая телевизионных персонажей, звучали красиво, а были ли они верными – кто знает. Но психоанализ несомненно помогал теще справляться с разочарованиями. Даже на ее пристрастный взгляд у Левки, любимого сыночка, все сложилось не слишком удачно, не вполне достойно ее мальчика. Поэтому комплексы, которые Нина Андреевна раздавала знаменитым телеперсонажам, ее утешали – у них тоже все плохо.
Алексей Юрьевич и сам поставил теще пару диагнозов: комплекс Иокасты – мама и сыночек, и комплекс Красной Шапочки – бедняжка все несет и несет пирожки и горшочек с маслом, но до назначенного места так и не доносит. Вот так и Нина Андреевна – всех хочет спасти, но не сама, не лично, а непременно с участием какой-нибудь общественности.
– Ну, написал? Итак, первый пункт – каковы твои собственные интересы?
– Она маленькая и пропадет, – сказал Антоша.
– Это не твой интерес, а собаки, то есть интерес твоего партнера, ЧУЖОЙ интерес. А твой собственный? Подсказываю – если ты в принципе хочешь собаку, твой интерес состоит в том, чтобы она была здоровой и породистой, а не бездомной больной собачонкой.
– Ты… ты… ребенку… такое… – Нина Андреевна взвилась, как будто она не дипломированный психоаналитик, а боевой бык перед вьющейся на ветру красной тряпкой. – Где же, по-твоему, место для жалости, для сочувствия слабым? Тебя уже не исправишь, а ребенок должен вырасти человеком… Это же типичное ницшеанство – падающего толкни!..
– Зачем же толкаться? Падающий и сам упадет, обойдите его и идите дальше, – возразил Головин, – это залог любого успеха.
– Вот именно что любого, – усмехнулась Нина Андреевна, и родственная встреча тут же стала похожа на ватерпол, когда на поверхности тишина, а внизу, под водой, пинают противника ногами изо всех сил. – А могут ли успешные богатые люди сохранить нравственное начало?
Соня неопределенно улыбнулась, уплыла глазами. Когда один человек тебя родил, а с другим ты спишь, трудно быть между ними. И хуже нет, чем стыдиться за другого, близкого. Мама вела себя КАК ВСЕГДА УЖАСНО, как обычно, превратила редкое семейное сборище в партсобрание. И чем ужаснее она себя вела, тем больше была похожа на беззащитную в своем обиженном самолюбии девочку, которая кипятится и доказывает свою правоту взрослым. И тем невыносимее ее было жаль, потому что взрослые и не спорят с ней всерьез.
Нина Андреевна постукивала вилкой по столу и выражала лицом: не могут, не могут богатые сохранить нравственное начало, особенно ее зять Алексей Юрьевич Головин не может.
– Понимаешь, Антоша, эта твоя собака – некачественная, – сказал Алексей Юрьевич, – если человек привыкает брать некачественное, он вырастет неудачником.
– По мнению твоего папы, Антоша, неудачники – это люди, у которых меньше денег, чем у него, – вставила Нина Андреевна, – а нравственные качества…
Головин тихо – когда злился, всегда говорил медленно, размеренно, еле слышно – сыну объяснил:
– Неудачники – это люди, у которых длинный список обид на судьбу. Они у судьбы спрашивают: почему ты обо мне не позаботилась, разве ты не знала, что я идиот?
– Я идиот, – дурашливо ответила Соня и скорчила смешную рожицу. Муж, в сущности, ничем не отличался от ее матери. Оба представляли себе мир как кусочки лего, которые должны сложиться В правильную картинку, только у одного картинка складывалась, а перед другой мир непослушно дрожал бесформенной манной кашей. И оба использовали любую ситуацию как учебный материал, не позволяли ситуациям болтаться просто так, без пользы. И сейчас она останется безмужней сиротой, потому что придушит обоих.
– Не мешай, – зло сказал Алексей Юрьевич. – Когда принимаешь решение, любое, в него нельзя вкладывать чувства. Нельзя думать, доволен ли твой партнер (в данном случае собака) или огорчен. Нужно решить, чего ТЫ хочешь. Если ты сильный, если ты мужик, понял? А жизнь не всегда такая, как хочется, а такая как есть, так что лопай что дают, понял?
– Понял, – сказал Антоша, – он после салата оливье хочет пить. Он будет Мурзик. Мурзик вообще котиное имя, но ему подходит. Он такой… полукот-полупес, полудикий-полудомашний. Я пойду дам Мурзику попить.
Алексей Юрьевич и Нина Андреевна с одинаковым недовольством взглянули на Антошу – оба они непрерывно чего-то от него добивались, как будто так, просто Антошей, он им был недостаточно хорош.
