Роберт Уоллер - Мосты округа Мэдисон
— Господи, — выдохнула она.
На медальоне было выгравировано: «Франческа». Единственная маленькая нескромность, которую Роберт себе позволил. И она, улыбаясь, простила ему. С тех пор на каждом фото он появлялся с медальоном на серебряной цепочке.
С тысяча девятьсот семьдесят пятого года его статьи или фотографии перестали встречаться в журнале. Исчезли упоминания о нем и в колонке на последней странице. Она тщательнейшим образом просматривала все номера, но ничего не находила. Ему к тому времени должно было уже быть шестьдесят два.
Когда в семьдесят девятом году Ричард умер и дети после похорон вернулись к своим семьям и делам, она стала подумывать о том, чтобы позвонить Роберту Кинкейду. Ей исполнилось пятьдесят девять, значит, ему шестьдесят шесть. Еще есть время, хотя и потеряно четырнадцать лет.
Целую неделю она размышляла об этом, а потом достала его письмо, где наверху был напечатан номер телефона его мастерской, и взяла трубку.
Сердце ее замерло, когда Франческа услышала длинные гудки. Потом раздался щелчок на другом конце провода, и она чуть было не повесила трубку. Женский голос произнес:
— Страховая компания Мак-Грегора.
Внутри у нее все оборвалось, но усилием воли она заставила себя заговорить и спросила, тот ли номер она набрала. Номер оказался правильный. Франческа поблагодарила секретаршу и повесила трубку.
Тогда она связалась с диспетчерской в Беллингхеме. Такой фамилии у них не значилось. Она попробовала узнать о нем в Сиэтле. То же самое. Позвонила в отделение Торговой палаты обоих городов и попросила проверить в городских телефонных книгах, не значится ли там фамилия Кинкейд. Они проверили: ее не оказалось. «В конце концов, он может быть где угодно», — подумала тогда она.
Франческа вспомнила, что он упоминал «Нейшнл Джиографик» и позвонила туда. Секретарша в редакции оказалась очень вежливой, но сказать ничего не могла, так как пришла в журнал совсем недавно. Но она предложила Франческе связатся с кем-нибудь из тех, кто мог помочь. На третий раз поиски увенчались успехом, и с Франческой говорил помощник редактора, проработавший в журнале двадцать лет. Он помнил Роберта Кинкейда.
— Хотите отыскать его, да? Настоящий дьявол был, а не фотограф, извините за выражение. Вредный до невозможности, в хорошем смысле слова, и неуступчивый. Видите ли, он занимался искусством ради самого искусства, а с такой публикой, как наша, это не очень проходит. Читатели любят красивые, профессионально сделанные картинки, но без буйной фантазии.
Мы всегда считали Кинкейда немного, так сказать, с причудами. Близко никто из нас его не знал. Но в своем деле он был, несомненно, ас. Его посылали куда угодно, и он все делал как надо, хотя в большинстве случаев не соглашался с мнением редакторов. Что же касается его местопребывания на данный момент, то я тут просмотрел его дело, пока мы с вами разговариваем. Он ушел из журнала в семьдесят пятом году. Адрес и телефон у меня записаны следующие… — и он зачитал Франческе те сведения, которые она уже имела. С тех пор Франческа перестала его разыскивать.
Так она и жила, с каждым годом позволяя себе думать о Роберте Кинкейде все чаще и чаще. Франческа все еще хорошо управлялась с машиной и несколько раз в году совершала поездки в Де-Мойн — пообедать в том самом ресторане, куда он водил ее. В одну из таких поездок она купила толстую тетрадь в кожаном переплете. Туда она стала заносить аккуратным почерком историю своей любви и свои мысли о Роберте Кинкейде. Ей потребовалось купить еще две таких тетради, прежде чем она удовлетворилась тем, что у нее получилось.
А Уинтерсет из года в год рос и развивался. В городе активно действовала организация, в основном состоящая из женщин, в функции которой входило покровительство искусству, и уже несколько лет подряд там велись разговоры о реставрации старых мостов. На холмах, подальше от города, предприимчивые молодые люди строили дома. Нравы стали значительно мягче, длинные волосы у мужчин уже не служили поводом для косых взглядов хотя сандалии все еще были редкостью, и поэты тоже.
И все-таки, за исключением нескольких подруг, Франческа перестала общаться с местными жителями. Это не осталось незамеченным, как и тот факт, что ее часто видели у Розового моста и иногда — у Кедрового. Но объяснение нашлось само собой. «У стариков частенько появляются причуды», — говорили между собой люди и на том все успокоились.
Второго февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго года у ее дома остановился фургон Государственной почтово-посылочной службы. Франческа не помнила, чтобы заказывала что-нибудь по почте и, расписавшись в получении посылки, с недоумением оглядела пакет с адресом: «Франческа Джонсон, РР 2, Уинтерсет, Айова, 50273». Внизу значился адрес юридической фирмы в Сиэтле.
Пакет был тщательно завернут в бумагу и застрахован. Франческа отнесла его на кухню, положила перед собой и осторожно развернула. Внутри оказались три коробки, переложенные для большей сохранности пенопластом. К одной из них сверху прикрепили небольшой конверт, имеющий изнутри войлочную прокладку. Другой, фирменный, был приклеен ко второй коробке. На нем значился ее адрес и обратный адрес фирмы.
Франческа оторвала клейкую ленту с фирменного конверта и распечатала его. Руки ее дрожали.
«Двадцать пятое января 1982 года Миссис Франческе Джонсон, РР 2, Уинтерсет, Айова 50273.
Дорогая миссис Джонсон!
Мы являемся распорядителями имущества покойного Роберта Кинкейда…»
Франческа опустила руку, в которой держала письмо. Порывы ветра разметали снег с замерзших полей и, подхватывая кукурузную шелуху со стерни, сносили ее к проволочному забору. Она снова поднесла письмо к глазам:
«Мы являемся распорядителями имущества покойного Роберта Кинкейда…»
— Роберт… о Роберт… Нет, — она произнесла эти слова совсем тихо и склонила голову.
Прошел час, прежде чем она почувствовала себя в силах прочитать письмо. Прямолинейность юридического языка, точность и беспощадность формулировок вызывала в ней негодование.
«Мы являемся распорядителями…»
Адвокат выполняет свои обязанности по отношению к клиенту.
Но где, где в этих словах сила леопарда, что пришел к ней с неба, держа комету за хвост? Где тот шаман, спросивший у нее дорогу к Розовому мосту в жаркий августовский день? И где тот человек, который смотрел на нее с подножки грузовика Гарри — на нее, сидевшую в пыли у ворот фермы, затерянной на просторах Айовы?
Это письмо должно быть на тысячу страницах. Оно должно говорить, кричать о том, что засохло целое звено в цепи эволюционного развития. И о том, что с вольной жизнью в этом мире покончено навсегда. В нем ни слова не было о ковбоях, что вырываются из-за проволочных заборов, как кукурузная шелуха в зимнюю вьюгу.
