Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева

Мне бы воспротивиться, но не хочется ни скандалить, ни привлекать к себе внимание общественности. К тому же, я с ужасом понимаю, что нас снимают. Это кошмар какой-то. Становиться снова звездой Ютуба не хочу и не желаю.

Я кидаю виноватый взгляд на Юру. Тот мягко мне улыбается.

– Я позвоню, – произносит он одними губами и прикладывает руку к уху, давая понять жестом, что выходка Островского его не тронула и не испугала.

Островский рвётся вперёд, как ледокол, сметая всё на своём пути. Я почти бегу за ним вслед. Ну, всё же его шаг и мой – две большие разницы.

Мы молча одеваемся в фойе. Я чувствую, как закипаю. Щёки наливаются жаром. Ну, погоди, Островский. Мы сейчас выйдем и…

Как только за нами закрываются двери ресторана, я вырываю руку, собираясь высказать я всё, что о нём думаю.

Ноги у меня разъезжаются. Зима. Скользко. Островский кидается наперехват.

Хорошо падать, когда у тебя есть надёжная подушка в виде большого Боди. Он меня спасает. Принимает удар на себя. А я сверху. Лежу, сдувая яростно волосы, что растрепались и упали на глаза.

– Замри, Илон, не ёрзай, – командует Островский и неожиданно улыбается. Такой абсолютно дурацкой улыбкой, что вмиг вышибает из меня всю ярость и слова, что я собиралась ему сказать.

«Упс!» – хихикает Опти.

«Сейчас они снова сойдут с ума, а потом она опять будет плакать в подушку», – вздыхает горестно Песси.

«Цыц!» – гоню их прочь и пытаюсь сползти с Бодиного тела. Тело сопротивляется и надёжно обхватывает меня лапищами.

– Неа, Бояркина, не пойдёт, – счастливо улыбается Богдан. – Я получил травму, спасая твою жизнь, а поэтому ты обязана будешь за мной ухаживать.

Я напряжённо вглядываюсь в его абсолютно безмятежное лицо.

Он что, головой трахнулся?!

Глава 16

Богдан

Чтобы не получить бурю в стакане воды, когда ты во всём виноват и вообще злостный редиска, нужно прикинуться либо больным, либо пострадавшим. А лучше – и то и другое сразу.

Сбить с толку. Обезглавить гидру. Завоевать женщину без единого выстрела легко, нужно лишь надавить на правильные точки.

Почти все слабые места Бояркиной я знал.

Во-первых, я её спас. Кто знает, что было бы, упади она лицом вниз?

Во-вторых, я принял удар на себя, и теперь мой персональный «удар» лежал на мне и отчаянно ёрзал, заставляя нижнюю чакру приходить в ужас и замирать от восторга одновременно.

Пришлось брать и её, и себя в руки. Ну, и заодно надавить, куда нужно, чтобы слегка Бояркину потроллить. Другими способами сбить её боевой накал я пока не мог. Не для военно-полевых условий альтернативные способы усмирения разъярённой женщины, особенно, когда на градуснике минусовая температура.

– Ты головой ударился, Островский? – спрашивает Илонка осторожно.

Вот обидно, между прочим. Но я хорош. Устроил цирк. Это, положа руку на сердце, вообще на меня не похоже. Но что я могу сделать, если с Бояркиной по-другому не получается?

– Нет, я, кажется, ногу сломал. Или рёбра. Или не пойму. Ты на мне лежишь и локализация боли весьма расплывчата.

– Ты ж сам не отпускаешь, – снова пытается она вырваться, а я лишь крепче сжимаю руки. Моя добыча. Ещё чего. Я заграбастал – до свидания, арриведерчи, гуд бай, оревуар, ауфидерзейн.

– Это мышечный спазм, Бояркина. Реакция организма на удар при низкой температуре атмосферы.

– Какой ты умный! – восхищается она не без сарказма. – Но давай, постарайся, а то завтра по всем Ютубам расскажут, что мы с тобой занимались сексом на пороге элитного ресторана.

– Тебя волнует общественное мнение? Зря.

В общем, пришлось сдаваться. Руки я разжал. Илону словно ветром снесло, а мне пришлось, кряхтя и охая, пытаться подняться.

Реальность оказалась жестокой. Я даже не ожидал.

– Кажется, я ногу повредил. То ли вывих, то ли перелом.

– Издеваешься? – щурит она глаза, но я вижу: уже тревожится. Хоть какой-то плюс во всей этой дурацкой ситуации.

– Нет. Хотел бы соврать, но нет.

– Тогда поехали в травмпункт, – вздыхает она, подставляя мне плечо. – Хорошо, что у меня машина.

В общем, да. Потому что на своей я сейчас вряд ли уеду. Такси – альтернатива, но Илонка хочет со мной возиться, а кто я такой, чтобы отказываться?

Нога болела и дёргала. И как бы я ни храбрился, пришлось стискивать зубы, чтобы не показать, что я тряпка и не умею терпеть боль.

– Перелома нет! – заявил немного сумасшедший доктор, кажется, слегка навеселе. Вывих!

Он словно радовался, что я вот так облажался. И дёрнул он ногу мою многострадальную с садистским удовольствием. Так, что искры из глаз. Я застонал – не выдержал. А про себя орал дурным голосом и произносил непотребные слова. Из глаз брызнули слёзы.

В общем, это, конечно, не позор, я всё же герой-спаситель, но перед Илонкой хотелось выглядеть мужественным и непоколебимым. Вышло так себе, но, кажется, я всё же низко не пал в Илонкиных глазах. Кажется, она чувствовала себя виноватой.

– Это всё из-за меня, – сказала она, когда нас отправили подобру-поздорову.

– Ты тут ни при чём, – мужественно принял я ответственность на себя. – Если уж совсем честно, то, не заявись я в ресторан, вообще могло ничего не случиться.

– Или на твоём месте могла оказаться я, – продолжала есть себя поедом Бояркина.

– Отвези меня домой, – скрипнул я зубами, понимая, что нужно как-то поставить точку в этом дурацком дне.

Душа требовала иного. Тело тоже. Но у тела появилась совершенно другая задача: терпеть боль и беречь конечность. Обезболивающее – вещь прекрасная, но я понимал, что туда-сюда и действие его закончится. А выглядеть жалким страдальцем в Илонкиных глазах я не хотел.

Это куражиться и выделываться можно. А когда всё происходит на самом деле, то становится как-то не смешно.

– Пойдём, я помогу тебе до квартиры добраться, – сказала Илона, как только мы к моему дому подъехали.

Собственно, я и сам как-нибудь доковылял бы, но её забота мне приятна.

– Зайдёшь? – приглашаю, распахивая дверь.

– Ненадолго, – соглашается Бояркина, а я готов лезгинку станцевать, невзирая на боль в лодыжке.

Рано радовался.

– Я поговорить хочу, – чинно уселась она на диванчике и руки на коленях сложила.

Неприступная. Когда Илона такая, к ней не подкатишь. Но, если честно, я и не собираюсь, потому что у меня гораздо большие планы на неё. Всё остальное успеем, но чуть позже. Подождать иногда – получить главный приз, а не скакнуть по верхушкам, как козёл, сбить листья и застрять в ветках, ничего не добившись.

А у меня самые серьёзные намерения. Полагаю, в роду у меня был кто-то из ослов или баранов, потому что упрямство и твердолобость просматривались без бинокля и других увеличительных приборов. Я хотел сделать всё нестандартно и правильно. Чтобы показать, что всё не просто так, а раз и навсегда. Ну, и заодно признать вину, чистосердечно покаяться

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Что мешало сделать это сразу? Сложно сказать. Наверное, произнести «я дурак» было бы проще, но безумно трудно. Это как кожу снять. Ведь из-за меня мы расстались на долгих одиннадцать лет. Из-за моего характера и неумения ей верить.

– Я тебя внимательно слушаю, – произношу, усаживаясь поблизости, но так, чтобы не дотянуться.

– Мне не нравится, что ты меня преследуешь, – говорит Бояркина слишком прямолинейно. – То, что ты сегодня устроил в ресторане, недопустимо. Вообще ни в какие рамки не лезет.

– А целоваться с чужим мужиком – допустимо? – интересуюсь холодно. – Позволять на первом свидании подобные вольности – в порядке вещей?

– Ну, он не совсем уж и чужой, – тупит она глазки в пол, и я чувствую потребность вернуться назад и надрать, как следует, задницу этому засранцу.

– Правда, что ли? – смотрю на неё пристально.

– Это твой брат Юрий, – выпаливает она, словно великую сенсацию сообщает.

– И поэтому он априори становится родным? – выдыхаю, стараясь не заморозить свою квартиру. Мне она, между прочим, нравится. Как-то не улыбается мне жить в морозильнике с сосульками на потолке.