Джон Кейн - Актриса года
— Я тоже очень рад за тебя, — сказал Колин и отодвинулся на расстояние вытянутой руки. — А теперь… мне надо сказать тебе кое-что.
— Что именно, любимый? — спросила она, откидывая со лба прядь темно-рыжих волос и испачкав при этом щеку сливовым джемом.
— Мне нужен развод, — ответил Колин.
Изумленная Фиона откинулась на подушки. Уж не ослышалась ли она? Он что, шутит? Очередная дурацкая мальчишеская выходка?.. Однако Колин смотрел угрюмо и серьезно, поправляя отворот своего бордового халата. А потом сказал:
— Мне нужен развод, поняла? Ты получила свою чертову номинацию, а я в обмен хочу получить развод.
Визг, который издала Фиона на сей раз, превышал по громкости первый на несколько сот децибел. Продолжая верещать, она потянулась к Колину и опрокинула при этом поднос со столь любовно приготовленным завтраком. Жирная яичница вывалилась на простыни, и красно-коричневые тона расцветились солнечно желтыми. Каша угодила на туалетный столик, заляпав королеву Елизавету на снимке в рамочке.
— И нечего устраивать истерику, — сказал Колин, устремляясь к дверям. — Комедия под названием «Брак» кончена!
Глава 2
Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, было самим совершенством.
Две пухлые, словно укушенные пчелами, губки обведены тонким коричневым карандашом и подкрашены красной, почти рубиновой, помадой. Они шикарно контрастировали с фарфорово белой кожей, которую дважды в день подпитывали кремом и никогда не подставляли жгучим и иссушающим лучам солнца. Невероятно высокие скулы, пронзительные глаза, самым невероятным образом меняющие цвет от фиалковых до кобальтово-синих — в зависимости от освещения.
— Не так уж плохо для девушки из Баскома, штат Флорида… — пробормотала Карен Кролл, отведя взгляд от своего отражения, и подняла глаза на своего парикмахера Ларса.
— Совсем даже неплохо, — согласился тот, продолжая расчесывать ее роскошные белокурые, почти белые, волосы. Они выбрали именно этот тон, зная, что он на тон светлее, чем у Ланы Тернер. Лана была платиновой блондинкой, а она, Карен, — белой. Карен было приятно думать, что она хотя бы в этом переплюнула Лану Тернер. И что сама она ни за что бы не завела любовника-мафиози в отличие от все той же Ланы Тернер. Нет уж, ни за что, ни за какие блага мира!
Карен и Ларс были неразлучны с тех самых пор, когда встретились на съемках «Безумия в джакузи» — порнофильма из сериала под названием «Плейбой после захода солнца» для кабельного телевидения. Это был ее первый фильм, и Ларс работал на нем гримером. Роль Карен сводилась к следующему: она в чем мать родила должна была произнести всего одну реплику: «Декодер спер какой-то транссексуал». Однако затем, в сцене, где все голые девицы сидели у бассейна и говорили по сотовым телефонам, Карен заметила, что оператор снимает крупным планом и во весь рост каждую из них, кроме нее. Позже, за ленчем, скорбно ковыряясь вилкой в тарелке, она подняла глаза и увидела, что напротив сидит Ларс.
— Что, обошли крупным планом? — спросил он.
— Ну скажите, чем я хуже других? — сказала она. — Целых пять дней просидела на жуткой диете! Хоть убейте, не пойму, чем я им не угодила!
— Могу объяснить, — улыбнулся Ларс. Карен в нетерпении так и подалась вперед. — Дело в вашей растительности.
— Растительности?!
— Ну да. Кустик волос на одном интересном месте. Только это не волосы, а какие-то канадские лесные дебри.
— Вы имеете в виду… волосы на лобке? — совершенно потрясенная, спросила она.
— Да, они такие густые, что там человека можно спрятать!.. — шутливо протянул Ларс.
— Но я… но у меня… там всегда были очень густые волосы, — пробормотана Карен, заливаясь краской.
— Желаете, чтобы я решил для вас эту проблему? — спросил Ларс.
И вот они вдвоем удалились в фургон-гримерную, где Ларс сначала тщательно подстриг чрезмерно разросшийся «кустик» Карен, а потом перекрасил то, что осталось, в светло-золотистый цвет. Созерцая в зеркале плоды его трудов, Карен испытала примерно то же ощущение, которое охватывает женщину после посещения модного парикмахера, который содрал с нее за стрижку пять сотен баксов. В тот же день ее сняли крупным планом и в полный рост.
— Вы гений! — сказала она Ларсу и поцеловала его.
— Да чего там, пустяки! — скромно отмахнулся он.
— Обещайте, что будете моим парикмахером до конца жизни.
— Дорогая, — ответил он, — я готов стричь, расчесывать, красить и сушить ваши волосики в любое время. Только не просите меня целовать вас в это место.
И они очень подружились с того самого дня, но Карен понадобилось почти пять лет на то, чтобы переиграть роли старлеток с голыми сиськами в бесконечных порнофильмах и превратиться в кинозвезду, снимающуюся в главных ролях в серьезных картинах, съемки которых обходились не меньше чем в тридцать миллионов долларов. По мере того как поднималась она, в буквальном и фигуральном смысле поднимался и Ларс, перейдя от обработки лобковой растительности к обесцвечиванию корней волос, растущих у нее на голове.
И это было непросто, ох, как непросто! Осознав, что «Плейбой после захода солнца» есть не что иное, как версия «Мисс Рейнгольд» эпохи девяностых, Карен решила всерьез заняться карьерой и стать настоящей драматической актрисой. Один приятель устроил ей прослушивание в западном филиале Актерской студии[2], и у Карен голова шла кругом при одной мысли о том, что она, возможно, будет учиться там, где Брандо, Ньюмен и Пачино оттачивали и совершенствовали свое мастерство.
Для прослушивания она выбрала монолог Мэгги из первого акта «Кошки на раскаленной крыше»[3]. В той сцене, где она входит в спальню в одной комбинации и, стягивая чулки, сетует по поводу «пошляков и чудовищ, не признающих ухаживания» и «горячих, намазанных маслом бисквитов». Карен даже купила кассету с киноверсией спектакля и с трепетом неофитки изучала игру Элизабет Тейлор. Затем она записала монолог Тейлор на магнитофон и непрерывно слушала эту запись по плейеру, занимаясь в гимнастическом зале и повторяя слово за словом. При этом она пыталась скопировать и даже превзойти трепетную сексуальную дрожь, что слышалась в голосе великой актрисы. А изучая ее мимику, ставила рядом с телевизором и копировала малейшее движение, то и дело косясь на экран.
Но вот настал великий день, и Карен приехала в филиал студии на десять минут раньше назначенного срока. Оценить ее способности должна была пожилая еврейская пара, ветераны Бродвея, познакомившиеся во время постановки пьесы Уильяма Инга[4] и переехавшие позднее в Лос-Анджелес, где принимали участие в создании более чем семидесяти телесериалов. Они удивились, увидев, что претендентка вышла на сцену в розовом стеганом халате и шлепанцах.
