Белва Плейн - Пожар страсти
– Вы создаете настоящий культурный центр из старинного заводского городка? – спросил Джеральд. – Я слышал, музей пользуется известностью.
– Верно. Вы когда-нибудь были в нем?
– Нет. Я мало смыслю в искусстве.
– Это так интересно! Вы должны его как-нибудь посетить.
– Возможно, я так и сделаю.
Дворники едва справлялись с потоками дождя. Выбоины на дорогах превратились в лужи, и машине было непросто двигаться по высокой воде. Беседа угасла сама собой, и лишь после поворота на Линден Гиацинта осведомилась, где его дом.
– Он на улице Смита, в центре города. Я вам покажу.
Когда Джеральд вылез из машины и стал благодарить Гиацинту, она впервые заметила, что он весьма внушительного роста, что у него блестящие черные волосы, живые глаза и овальное лицо. Джеральд наверняка привлекал к себе внимание как женщин, так и мужчин.
– У меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность, – серьезно сказал он.
– Вы говорите так, будто я оказала вам бог весть какую услугу.
– Так оно и есть.
Гиацинта возвращалась по улице, где роскошные магазины перемежались с обветшавшими домишками. Здесь ремонтировали обувь, продавали газеты и мясо, стригли и укладывали волосы. В окнах жилых домов виднелись линялые шторы. Дождь к тому времени почти кончился, и все увиденное девушкой удивительным образом отрезвило ее.
Джеральд. Он даже не назвал своей фамилии. Гиацинте вспомнилось, что в какой-то момент у нее мелькнула мысль, которой она тут же устыдилась: «Джеральд – именно тот человек, которого я могла бы полюбить». И эта мысль пришла спустя двадцать минут после знакомства.
«Никогда не знаешь, что тебе принесет завтрашний день, – говаривала бабушка, любившая пословицы и афоризмы. – Никто не знает, когда встретит своего суже-ного».
Вероятно, бабушка была права. Спустя два дня после того страшного дождя, находясь на работе, Гиацинта почувствовала, что головы всех сотрудников повернулись к двери за ее спиной. Она тоже обернулась и увидела Джеральда, который вглядывался в зал.
– Можно войти? – спросил он.
Гиацинта вспыхнула, не веря своим глазам и не зная, что ответить, но Джеральд уже вошел в помещение.
– Я последовал вашему совету и решил посетить музей, – сказал он.
– Мы… мы здесь работаем, – смущенно промолвила Гиацинта, полагая, что сотрудникам не понравится этот визит.
Она в это время полировала старинное бронзовое изображение Будды. Ей хорошо запомнился этот момент – просторное, полное воздуха и света помещение, ее дрожащие руки на сокровище, и Джеральд, который смотрит на нее.
– Понимаю. Я подожду вас снаружи. Я лишь хотел снова увидеть вас.
Гиацинта помнила все. Успокоившись и остыв от гнева, она посмотрела на потемневший потолок и улыбнулась.
Глава 2
Однако утром ею снова овладел гнев.
«Он слишком расчетлив. Он разобьет ей сердце. Будет волочиться за женщинами».
Гиацинта раздраженно провела щеткой по волосам. «Разобьет мое сердце? Нет, Францина, это ты разбиваешь мне сердце».
– Почему ты называешь свою мать по имени? – как-то спросил Джеральд.
– Потому что Францине это нравится, – объяснила она.
На самом деле ее настоящее имя было Франсес. Четыре или пять поколений назад предки матери приехали из Франции, и хотя она не знала ни слова из этого прекрасного языка, но любила изображать из себя француженку. Вероятно, полагала, что это добавляет шарма ее красоте.
Негодование Гиа усиливалось. Все мелкие обиды и досадные недоразумения, которые обычно накапливаются у живущих под одной крышей, выплеснулись на поверхность. Она проговорила вслух:
– Завоевав второй приз в конкурсе красоты штата, ты ожидала, что твоя дочь повторит этот успех или даже пойдет дальше. Я отлично все понимаю! Знаю, что разочаровала вас. Я слишком высока и угловата, неуклюжа и сухопара. Я не толкалась по субботам в вечерней толпе, как это делали вы в моем возрасте. Я не была атлеткой или капитаном женской команды по плаванию, не играла в баскетбол на первенство города. Ты никогда не интересовалась моей живописью. Ты этого не говорила, но я это чувствовала. Да, ты любишь меня, в этом я не сомневаюсь. Ты была хорошей матерью, но тем не менее разочаровалась во мне. Только ты. Не отец, не руководство музея и, конечно же, не Джеральд.
В доме было тихо. Внезапно Гиацинте захотелось сбежать из дома, пока никто не проснулся. Как можно смотреть в лицо матери после вчерашнего вечера? Быстро одевшись, она в чулках направилась к лестнице.
Стены были украшены семейными фотографиями. Гиацинта проходила мимо них, должно быть, тысячи раз, но почему-то именно сегодня, хотя она торопилась, что-то заставило ее задержаться и снова посмотреть на этих людей. Вот джентльмен девятнадцатого века с высоким накрахмаленным воротничком. А вот девушка 1920-х годов в шляпке, похожей на колокол. Какие они были на самом деле, что стоит за их вежливыми улыбками? Похожа ли она на них? Вот ее старшие братья – Джордж в белом костюме и, конечно же, с неизменной теннисной ракеткой; двое других на своих свадьбах вместе со своими нарядными, благовоспитанными невестами. Джордж, Поль и Томас олицетворяли мужскую красоту, унаследованную от матери. Они были совсем не такими, как Гиацинта.
– Ты дала им нормальные человеческие имена, – много раз упрекала она мать. – А меня назвала по-дурацки. О чем ты думала?
– Они были обречены носить эти скучные имена, – с удивительным терпением объясняла Францина, – поскольку два их деда и дядя погибли на войне. А когда появилась ты, я мечтала о чем-то красивом для своей единственной дочери. Мне хотелось, чтобы это было имя весеннего цветка.
В общем-то умная Францина иногда высказывала совершенно абсурдные мысли и проявляла легкую чудаковатость. Такое суждение о матери вызывало в Гиацинте ощущение дискомфорта. Но когда абсурдность превращается в жестокость, как это было накануне вечером, это уже не просто дискомфорт.
Гиацинта завела машину и доехала до развилки. Куда направиться? Сегодня, в субботу, и завтра Джеральд собирался готовиться к экзамену, назначенному на понедельник. Центр охраны памятников старины при музее официально закрыт для всех, кроме старших сотрудников, имеющих специальный доступ. Оставалось одно – бабушкин дом.
Бабушке всегда можно открыть сердце. Она успокаивала и приободряла. Даже сам ее дом на старой улочке в сердце старинного, неповторимо-живописного городка оказывал благотворное, целительное действие: эта терраса вокруг дома, деревянная резьба, цветы, в зависимости от сезона – тюльпаны, жимолость, астры, на фоне задней изгороди. В этом доме бабушка родилась и вышла замуж. Скорее всего она здесь и умрет, хотя думать об этом преждевременно. Она крепка и вполне довольна жизнью. Трудно, даже невозможно себе представить, чтобы бабушка стремилась к популярности или ее беспокоил вопрос: «А что подумают люди?» Всем было хорошо известно, что она и Францина не питали друг к другу большой любви.
