Симона Элькелес - Как разрушить летние каникулы (ЛП)
Настало время, чтобы рассказать Джесс о своем плане. Я уже обдумала его.
– Есть одна мысль...
– Какая?
– Забери меня из аэропорта. Международный терминал. Я спрячусь рядом с зоной прибытия "Эль Аль". Жди меня там.
– Подожди, что?
– Затем я как–нибудь попаду в теннисный лагерь и... ох, я не знаю. Рон хочет, чтобы я была прекрасной дочерью, но он самый паршивый отец всех времен и народов...
Из моей руки выхватывают мобильный телефон, прерывая краткую речь о "паршивом папочке". Вором оказался, конечно же, ни кто иной, как сам паршивец.
– Эй, отдай! – говорю я.
– Алло? Кто это? – Рон рявкает в мой телефон, словно командующий армией с дефектом речи.
Я не слышу Джессику. Надеюсь, она ему ничего не ответит.
– Джессика перезвонит тебе, как только сможет, – говорит он, затем резко захлопывает крышку.
Он даже не дал мне возможности попросить ее позвонить Митчу, чтобы он знал, что я уехала на лето.
– Почему? Зачем ты разрушаешь мое лето и везешь меня в Израиль?
Он засунул мой телефон в свой задний карман.
– Я хочу, чтобы ты познакомилась со своими родственниками, пока еще не слишком поздно. Вот почему.
Так это не имеет никакого отношения к тому, что Рон желает узнать меня лучше и провести со мной время?! Нет, с этого момента я хочу быть с отцом, я всегда должна бала быть с ним.
Мне не следовало огорчаться, но это так.
– Началась посадка на рейс 001 в Тель–Авив, выполняемый авиакомпанией "Эль Аль" со стыковкой в Ньюарк3, – сообщает голос с израильским акцентом через громкоговоритель. – Пассажиры, занимающие ряды с тридцать пятого по сорок пятый, пожалуйста, приготовьте свои посадочные талоны и паспорта для персонала.
– Знаешь что, – говорит Рон, – я верну тебе телефон, если ты будешь сотрудничать со мной и сядешь в самолет. Идет?
Как будто у меня есть другие варианты.
– Ладно, – говорю я, протягивая руку. По крайней мере, у меня будет небольшая ниточка к независимости и здравомыслию.
Он вручает мне телефон, и я скрепя сердце следую за ним в самолет.
Наши места с Роном в последнем ряду, шестидесятом. Я рада, что за спиной у меня никого не будет, так что я могу расслабиться на время двенадцатичасового перелета в Тель–Авив.
Если конечно в самолете не заложена бомба и его не захватят террористы, и мы умрем прежде, чем попадем в зону боевых действий. Думая о террористах на борту самолета, я смотрю на Рона.
– Я слышала, что на всех рейсах "Эль Аль" присутствуют воздушные маршалы, – говорю я, в то время как запихиваю рюкзак под переднее сиденье. – Это правда?
Не знаю, начинала ли я когда–нибудь раньше разговор с Роном, и, кажется, он потрясен. Перед тем как ответить, он оглядывается вокруг в поисках кого–то, кому я задаю вопрос.
– На "Эль Аль" всегда присутствуют воздушные маршалы.
– Сколько? – просто если всего один маршал авиации пойдет против пятерых террористов, ему крышка.
– Много. Не беспокойся, у "Эль Аль" отличная охрана.
– Угу, – говорю я, не очень убежденная, пока смотрю на парня со сросшимися бровями, сидящего слева от меня, который выглядит довольно подозрительно. Мистер «Сросшиеся брови» улыбается мне. Его улыбка исчезает, как я понимаю, из–за того, что Рон свирепо глядит на него.
После стольких лет, в течение которых Рон фигурировал в моей жизни только в дни рождения, у меня такое ощущение, будто он не имеет никаких прав называться моим отцом. Когда я была младше, он приезжал забрать меня на ежегодный праздничный выход, я боготворила его. Он был как супергерой, который исполнял все мои желания и относился ко мне, как к "Принцессе на день".
Но когда я поняла, что отец вообще–то должен быть со своим ребенком каждый день, я начала обижаться. В прошлом году я его проигнорировала. Я тайком ушла из дома, оставив записку, что вышла погулять с друзьями и вернулась с наступлением темноты.
С моей мамой нелегко. Она бросает мужчин ради спортивного интереса. О Роне мне известно только то, что он когда–то был бойцом спецназа израильской армии.
Спецназовец, который слишком труслив, чтобы бороться за брак с женщиной беременной от него, по–моему, это еще хуже.
Когда я повзрослею, я не буду такой как моя мама. А также не буду такой как Рон.
Вскоре мы приземляемся в Ньюарке, чтобы принять на борт еще пассажиров. Я никогда не ела сардины, но когда люди начинают подниматься и заполнять каждое свободное место в самолете, мне приходят на ум эти отвратительные рыбки. Меня поражает, как много людей садится в самолет, чтобы полететь в место, находящееся в предостерегающем списке для американских граждан.
Когда мы взлетаем, я нажимаю на небольшую кнопку, чтобы откинуть спинку сиденья, потому что начинаю утомляться.
Только у нас задний ряд и я очень быстро осознаю, что сиденья в последнем ряду не откидываются. Ладно, теперь это не радует. Это не просто короткий перелет в Орландо. Это чудовищный двенадцатичасовой полет туда, куда я, во–первых, не хочу ехать, чтобы, во–первых, познакомиться с больной бабушкой, о существовании которой я не догадывалась. (Знаю, у меня два "во–первых", но в данный момент в моей жизни нет ничего, что могло бы быть на втором месте... все на первом.)
Пока я пытаюсь откинуть спинку кресла, человек передо мной откидывается так сильно, что моим ногам едва хватает места. В моем животе зарождается ощущение, от которого хочется плакать. Я ничего не могу поделать. Я ненавижу этот самолет, я ненавижу маму за то, что заставила отправиться в эту глупую поездку, и я ненавижу Рона за всё остальное.
Через несколько часов я встаю, чтобы пойти в туалет, в этот раз по–настоящему. К сожалению, уже, как минимум, сто человек воспользовались уборной и на полу валяются обрывки туалетной бумаги. Вдобавок ко всему на полу много мелких капель. Это капельки мочи или воды? Мои сабо "Dansko" не привыкли к таким издевательствам.
Возвратившись на свое место, я к своему удивлению, наконец, заняла удобное, пусть и вертикальное, положение для сна. Сон сейчас был бы блаженством. Капитан выключает свет, и я закрываю глаза.
Кто–то кричит, и я вздрагиваю, пробуждаясь из царства грёз. Прямо надо мной, практически возле лица находится хасид 4. Еврей. Знаете, один из тех парней, которые носят черную шляпу, пальто и длинные, закрученные бакенбарды, спускающие по лицу и на шею. Джессика (она еврейка) сказала мне, что они сверхрелигиозны и стараются следовать всем шестистам или около того божьим правилам. У меня достаточно хлопот с мамиными правилами, не говоря уже о шестистах божьих.
