Ты и небо - Егорова Алина
– Техники работают, – пояснил он. – Николай, кофейку сваргань. Сахару два пакета. – И, улыбнувшись, добавил: – По-братски.
«По-братски» в данном случае значило «пожалуйста».
– И мне, – попросил Володя. – С сэндвичем каким-нибудь. А то в рейс выдернули, пожрать не успел.
Наконец за обшивкой в багажном отсеке обнаружили прохудившуюся трубку. Надо менять. Хорошо хоть в Пулково у «Ангары» свой склад и там завалялась нужная деталь. Иначе неизвестно, как долго еще пришлось бы прождать вылета.
Как и полагается, Дмитрий осмотрел самолет на предмет видимых несоответствий и, убедившись в их отсутствии, расписался в бортовом журнале. Продрогший на ночном холодке (как обычно, поленился надеть плащ), КВС [2] вернулся в кабину.
По прогнозу в Казани ожидались грозовые очаги. То, что гроза окажется в момент прилета в районе аэродрома, лишь один из возможных вариантов. Если повезет, они сядут по расписанию. Отметили запасные, заправились, приняли пассажиров и багаж, получили разрешение, вырулили на исполнительный старт. Сегодня они на легком триста девятнадцатом. Дмитрию нравился этот самолет: на длинном триста двадцать первом нужно делать предвыравнивание [3], иначе можно не успеть вытащить. На триста девятнадцатом можно и без него. Зато на посадке девятнашку болтает, когда тяжелый двадцать первый идет плавно, как утюг.
Аэробус триста двадцать – нечто среднее. А вообще, все самолеты хороши, каждый из них прекрасен уже только потому, что создан для полета.
РУДы [4] плавно едут вперед до упора на TOGA [5]. Разбег, уносящаяся под ноги полоса. Дима нажал кнопку «автопилот», убрал закрылки. Перевалили за сотый эшелон. Теперь можно и расслабиться.
Володя залип в телефоне.
– Будешь спать? – спросил командир.
– Нет пока.
– А я, пожалуй, посплю. – Огарев устроился удобнее в кресле, приспособив под шею надув-ную подушку в виде красной лисы с безумными, по-жабьи выпученными глазами. Дмитрий предпочитал лаконичные вещи без ненужных украшательств: функциональные, строгих черных и темно-синих цветов. И вообще в самолете он прекрасно обходился без подушки. Но лису ему подарила Агата, и этим было все сказано.
Как назло, когда есть возможность поспать, не уснуть. Проворочавшись час, он взял смартфон. На рулении характерные звуки Ватсап оповестили о новых сообщениях. Тогда было не до сообщений, потом Дима о них забыл, а теперь самое время для просмотра.
«Агуша верна себе, – улыбнулся Дмитрий, – прислала галерею фотографий: лисички, букет (намекает на невнимание с его стороны?), себя и смайлики в виде сердечек. Хороша, – залюбовался Дима. – Особенно в обтягивающей футболке. Когда появится связь, надо будет обязательно что-нибудь ответить, чтобы Агушка не обиделась». Переписку Огарев не любил, он попросту не знал, что писать, и смайлики были его спасением.
Разрозненные лесами и полями, внизу ульями светились скопления огней. Жемчужными бусами извивалась дорога, внезапно обрывающаяся в конце какого-то населенного пункта. Изредка тускло мерцали движущиеся огни одиноких машин. В районе Нижнего затянуло сплошной облачностью, смотреть стало не на что. Потрепались с Володей о том о сем, поиграли на планшете в нарды. Время еле тащилось. Дмитрий закрыл глаза и уже стал проваливаться в тягучий сон, как пронзительно завопила сигнализация, доставив порцию адреналина и добавив пару шрамов на сердцах пилотов.
Сигнализация оповещала о пожаре в санузле. Наверняка кто-то из пассажиров закурил. Хоть бы погуглили, как дымить в обход пожарного датчика.
Через полминуты по вызову в кокпит явился старший бортпроводник.
– У нас оповещение о пожаре в хвостовом туалете, – произнес Огарев с тревогой в голосе. В его голове вихрем пронеслась очередность действий, предписанных инструкцией в случае возгорания.
– Долбоящеры!.. – высказался по этому поводу Николай и метнулся проверять аварийный санузел, попутно оценивая обстановку на случай возможной эвакуации. Так и оказалось: в туалете салона эконом-класса явственно чувствовался горьковатый запах табака. Убедившись, что ничего не горит, проводник доложился командиру. Далее кабинному экипажу предстояла роль следственной бригады: найти курильщика и изъять у него паспорт для составления акта правонарушения. Таковым оказался не совсем трезвый армянин Ваграм Сережаевич. Его отчество было явно образованно от сокращенного варианта имени Сергей. Поржали, составили акт. Пусть теперь объясняется с полицией. А нечего делать нервы экипажу!
Сон как рукой сняло. Какой уж теперь сон? Но недосып никуда не делся.
– Ангара двести семнадцать, – в трескучем эфире назвал их позывной диспетчер. – Москва контроль, точка NAMER, работайте с Самарой на частоте сто двадцать шесть и девять.
– С Самарой сто двадцать шесть и девять, – повторил Володя, ведший связь.
Второй пилот установил новую частоту.
– Самара контроль, Ангара двести семнадцать. Точка NAMER, эшелон триста пятьдесят.
– Ангара двести семнадцать, Самара контроль. Наблюдаю по локатору, – известил диспетчер, но уже другой. Судя по высокому, звонкому голосу, девушка, возможно, стажер.
Пора снижаться. Снизились до триста пятидесятого эшелона,
– Да твою ж дивизию! – ругнулся КВС. На локаторе перед снижением обозначились красные грозовые очаги в районе аэродрома. Дмитрий отметил, что при заходе, возможно, придется обходить. Наметил пути обхода грозового фронта.
Погода не улучшалась. По мере приближения к Казани, когда грозовые очаги на локаторе приобрели более четкие очертания, стало ясно, что гроза находится в месте выхода на посадочную прямую. На цветном метеолокаторе гроза отбивалась желтым, красным, местами фиолетовым цветом. Фиолетовый обычно показывает град. Соваться в грозу нельзя. Восходящие и нисходящие потоки в таком грозовом очаге создают очень сильную болтанку, способную повредить самолет и даже его перевернуть. Попадешь под град, помнешь обшивку и получишь паутину трещин на стеклах так, что садиться придется вслепую, не говоря уже о гарантированных разбирательствах и взысканиях по прибытии.
Встали в зону ожидания, прикинули время: крутиться можно двадцать минут, после чего нужно уходить на запасной. Диспетчер сказала, что гроза будет висеть над аэродромом не менее получаса. В ближайших Курумоче и Ульяновске тоже гроза, третий запасной – Уфа.
«Уходим?» – немой вопрос в глазах второго пилота.
– Уходим! – принял решение Огарев.
Володя нажал кнопку выхода в эфир и сказал:
– Уходим на запасной: Уфа. Прошу обеспечить заход с прямой.
Получив «добро» от диспетчера, Дмитрий вывел томящийся в зоне ожидания самолет и начал разворачивать его на восток, в сторону запасного.
Внизу ночь и бескрайние просторы родины. Если бы они летели над Западной Европой, с ее частоколом стран, запасной оказался бы где-нибудь за пределами государства аэропорта назначения.
Снижение, заход, посадка. Следом прибыли еще два борта с назначением в Казань. Уставшие пассажиры возмущались и нервничали: кто требовал питания, кто предоставить гостиницу, но большинство – немедленно везти их согласно купленным билетам в столицу Татарстана. Весь негатив обрушился на проводников, будто бы те могли управлять погодой или из вредности не раздавали дополнительное питание. Бортпроводники устали не меньше своих неудачливых пассажиров, в отличие от которых после Казани им предстоит лететь назад, в Пулково.
С ворчаниями и жалобами пассажиры отправились в накопитель, Володя убежал контролировать заправку, Дмитрий – за метеосводкой.
В течение часа гроза над Казанью стихла. Заправились, получили новую «лошадь» – сводную загрузочную ведомость. Пассажиров – быстро на борт, пока снова не случилась погодная неприятность.
Флай-пилотом опять был Огарев. Он уверенно вел свой аэробус в неприступную Казань. Вышли на триста пятидесятый эшелон. Самолет летел на северо-запад, а позади, в черноте ночи, показалась предвосхищающая появление солнца алая полоска зари. Дима прикинул, проходит ли у экипажа рабочее время по санитарным нормам и смогут ли они вернуться в Пулково, или же придется задержаться в Казани. Получалось, что да. Впритык. Если наземные службы не будут тормозить.
