Оттепель. Инеем души твоей коснусь - Муравьева Ирина Лазаревна

Глава 2

В столовой, устроенной хотя и на скорую руку, но очень уютной — деревянные некрашеные столы и скамейки под большим брезентовым навесом, на каждом столе стеклянная баночка с букетиком скромных, но свежих цветочков — сидела вся съемочная группа. Марьяны не было. Мячин обежал взглядом собравшихся и подошел к Александру Пичугину, вот уже вторую неделю работающему главным художником по костюмам.

— Санча! Где твоя сестра?

Санча разговаривал с развеселившейся Люсей Полыниной, которая смотрела на него влюбленными и счастливыми глазами.

— Сколько такая камера весит? — смеясь, спрашивал он, машинально поправляя завернувшийся воротничок на Люсиной блузке. — Небось я такую и не подниму!

— Ты что, меня хочешь в слоны записать? — И Люся всплеснула руками. — Умру, не скажу, сколько весит! Тяжелая, сволочь!

Марьяна появилась на пороге, подошла к раздаче, взяла стакан компота.

— Марьяночка, так не годится! — Регина Марковна схватила полную тарелку борща и с размаху поставила его на поднос. — Вот борщика нужно поесть! А то ведь ты ноги протянешь! Какие уж съемки тогда! Ешь по-быстрому!

Народный артист Геннадий Будник внимательно посмотрел на бледное и измученное лицо Марьяны.

«Что-то тут не то! — быстро подумал он про себя. — Скрывает! А что ей скрывать? Неужели это все из-за Хрусталева? И здесь он нас опередил!»

Инга села на соседний с ним стул и закурила. Будник брезгливо отогнал от себя сигаретный дым.

— Не бережешь ты свою красоту, дорогая! Разве с твоим лицом можно вдыхать в себя эту гадость?

Она устало покачала головой.

— Ты тоже голодовку объявила? — деловито осведомился Будник, откусывая половину малосольного огурца. — А очень напрасно. Готовят, как в Доме кино!

— Ну, ты за меня пообедай, — усмехнулась Инга. — У тебя, слава богу, все в порядке с аппетитом.

— Переживаешь? — догадался Будник. — Неважно, что бывший, а все-таки муж!

— Почти угадал. — Она посмотрела в окно и тут же встала. — Кривицкий приехал!

Влажный от жары Кривицкий в сдвинутой на затылок шляпе изо всех сил хлопнул дверцей машины и вошел в столовую. Красное большое лицо его было мрачнее тучи. Все замерли и напряглись.

— Я только что из прокуратуры, — негромко и хрипло сообщил он. — Дайте мне соку холодного. Во рту пересохло. Так вот. Докладываю: против Хрусталева выдвинуто серьезное обвинение. Доказано, что он был в комнате Паршина за несколько минут до убийства.

— Да что вы все как сговорились? — вдруг вскрикнула Инга. — Какое «убийство»? Он не убивал!

— Сосед Паршина по комнате опознал голос Хрусталева за несколько минут до того, как Паршин выпал из окна. — Кривицкий скосил на Ингу налитые кровью глаза. — Еще есть вопросы?

— Да, есть, — побелела она. — Еще бы не быть! Никто не может быть на сто процентов уверен, чей именно голос он слышит из-за стенки.

— Не может? — ядовито переспросил Кривицкий. — Прекрасно он может! Если за стенкой поселили звукорежиссера, он тебе и не такое расслышит! Ты пукнешь под одеялом, а он услышит!

Инга закусила губу, не зная, что ответить, но в этот момент вскочил Егор Мячин и изо всех сил стукнул половником по котлу, словно этот котел был колоколом на соборе.

— Федор Андреич! — звонко закричал Мячин. — Меня на вашу картину привел Хрусталев! Все знают, что я выпускник и у меня ничего за плечами нет! И я теперь, как человек чести, заявляю вам, что ухожу с картины, поскольку не имею к своей должности никакого отношения!

— Нет, вы посмотрите на них! Вы взгляните! — Ноздри Кривицкого раздулись до такой величины, что в каждую могла с легкостью влететь большая ширококрылая бабочка. — Он, понимаешь ты, человек чести! А мы, понимаешь ты, говно на палочке! Я так тебя понял?

Мячин уронил голову на грудь, что должно было означать одно: поняли его правильно.

— Работать иди! — заревел Кривицкий. — И чтобы я больше не видел, не слышал! Устроили мне тут… сеансы гипноза!

— Подождите! — прошептала Марьяна Пичугина. — Мне тоже… сказать! Очень важно!

— Еще одна! — Кривицкий схватился обеими ладонями за поредевшие виски. — Они уморить меня все тут решили! Давай говори! Только быстро! Два слова!

— В эту ночь… — прошептала она. — Мы в эту ночь… пили все вместе… Втроем! Я, Витя и этот… Ну, как его? Паршин. Мы пили всю ночь. А потом мы с Витей отвели Паршина к нему в общежитие, но мы не поднимались! Мы только до палисадника! А потом мы поехали… к Вите… И там опять пили. И я там осталась.

Хохот съемочной группы оборвал ее нелепое признание. Регина Марковна просто рыдала, черные потоки слез заливали ее щеки.

— Ой, я не могу! — задыхалась она. — Они, значит, пили всю ночь! Все втроем! Вместе с Паршиным! Я не могу!

— А вы говорите: «плохая актриса»! — торжественно произнес Кривицкий и с чувством поцеловал Марьяну в лоб. — Она еще всех вас за пояс заткнет!

— Да хватит же вам гоготать! Перестаньте! — низким ломким голосом простонала Инга. — Нашли развлечение! Спасибо, Марьяна! Хороший ты друг. Человечек хороший, но этим ему не поможешь.

— Работать! Работать! — захлопал в ладоши Кривицкий. — Все встали — и мигом работать!

У плетня Инга схватила его за рукав.

— Федя! Мне срочно нужно уехать! Срочно! Дай мне служебную на полдня!

— Что значит «уехать»? Сниматься кто будет?

— Но это важнее, чем съемки! Намного!

— Вот! — И Кривицкий затряс в воздухе указательным пальцем. — Вот почему из вас не получится великих художников искусства! Ничего из вас не получится! Потому что все вы думаете, что есть еще что-то «важнее» искусства! А нет ничего! Никогда! И не будет!

— Ты дашь мне машину?

— Машину? Бери! Но только отснимем хотя бы две сцены.

— Одну! А вторую отснимите с Женей! Ведь там же Ирина «сидит на поленнице»! Лица там не видно. Наденете Жене платок и отснимите. А я все озвучу.

Кривицкий безнадежно махнул рукой. Сцену отсняли, и служебная машина увезла Ингу Хрусталеву в город.

— Я, например, — весело сообщил Будник, — смогу и без нашей звезды весь фильм озвучить. Комар носа не подточит.

— «Нет! Не убивал! Что гогочете? Сволочи! — произнес он низким и ломким голосом отбывшей Хрусталевой. — Не мог он убить!»

Вокруг ахнули и восхищенно переглянулись.

— Учитесь, ребятки! — своим обычным басом сказал народный артист. — Кого разыграть — я всегда с удовольствием!

Глава 3

Мысль, пришедшая ночью в голову Инге, могла показаться наивной. Ее бывший муж легко наживал себе врагов, и очень может быть, что одним из этих врагов сейчас стал этот мелкоглазый следователь по фамилии Цанин. Кроме отца, никто Хрусталеву сейчас не поможет. В конце концов, это же сын, а не чужой человек! И то, что он ни в чем не виноват, не вызывает сомнений. Действовать нужно немедленно, пока не закрутилась страшная и мертвая юридическая машина, нельзя и до вечера ждать. Она не знала, где именно работает старший Хрусталев. Да и сын его тоже не знал. Во всяком случае, даже будучи женатыми, они никогда не говорили об этом. Но Нина? Жена Сергея Викторовича? Она же может подсказать, но захочет ли?

По телефону, разумеется, ни о чем таком говорить нельзя. Значит, нужно ехать сразу на Кутузовский. Возле огромного красного дома она попросила шофера остановиться.

— Вот здесь. Я недолго.

Консьержка сфотографировала ее глазами и набрала по телефону номер.

— Ниночка Аганесовна! Пришли к вам. Мне как? Пропускать? Какая-то дама. Вы кто? — обратилась она к Инге.

— Да вы ж меня десять раз видели! — не выдержала Инга.

— А хоть бы и двадцать! Фамилия как?

— Хрусталева.

— Идите, — сурово сказала консьержка. — Обратно когда?

— Минут через десять. От силы пятнадцать.

Нина открыла ей дверь. Слегка располневшая, очень красивая армянка с синеватым пушком над верхней губой, сгущавшимся над углами рта.

— Ой, Инга! — Золотисто-карие глаза ее радостно вспыхнули. — Входите, входите!