Развод. Мы больше не твои (СИ) - Гейбатова Мила
А цвет стен в нашем доме? Он же ненавистно–минималистично–серый!
Это я еще не вспоминаю всякие мелочи типа картины, которую я хотела повесить в спальне, но она, по мнению Глеба, хорошо смотрелась в дальнем углу коридора, зато его дурацкий постер я обязана лицезреть каждый день.
Хотя…
Стремительно захожу в нашу спальню и срываю постер над кровать. Глеб так и не потрудился приобрести для него рамку.
– Хватит с меня всего серого, хватит надоевшей минималистичности, – приговариваю, с остервенением отдирая уголки, – я больше не собираюсь с этим мириться. Ай! – неловко ударяюсь о спинку кровати. – Да что ж такое–то! – восклицаю в потолок и неожиданно для себя начинаю рыдать.
Причем рыдаю сильно, с надрывом, хорошо, дверь плотно закрыла, не должна разбудить детей, а то моим завыванием сейчас позавидовала бы сама банши, которая является ирландской предвестницей смерти, согласно преданиям.
Скатываюсь с кровати на пол, а мои завывания все не утихают. Я никогда не представляла, что во мне столько слез. Они всегда были в глубине, на самом дне моей сущности, а тут внезапно поднялись на поверхность и прорвали годами выстраиваемую плотину.
Мне так жалко себя. Я, наверное, даже не представляла себе до этого дня, сколько раз я уступала Глебу. И что в итоге?
Я рожаю ему детей, обслуживаю его дом, а он развлекается с какой–то белобрысой девкой и даже не потрудился приехать на день рождение сына и дочки. Хватаю с тумбочки нашу с Глебом фоторамку и швыряю ее в стену.
– Скотина, – цежу сквозь зубы.
Наконец–то поток слез прекратился, осталась только икота, лишний раз напоминающая, насколько я жалкая.
Видеоняня издает шорохи, испуганно хватаю ее, но на экране с трансляцией все нормально. Фух, к счастью, моя истерика не разбудила детей. Кладу видеоняню на прикроватную тумбочку и цепляюсь взглядом за телефон.
Я страшусь взять его в руки, очень страшусь. Словно, возьми я его, и все, пути назад не будет. Останется только одна дорога. А я до сих пор не уверена, что хочу по ней идти. Да, надо, да, обида и предательство обязывают, но я не хочу.
Неизвестно, сколько бы я так просидела, но тут мой телефон внезапно оживает. Кто–то звонит, и я снова страшусь.
Мое поведение глупое, нужно с ним завязывать. В конце концов, от этого разговора никуда не деться, я не собираюсь бить себя по голове в надежде вызвать амнезию. И никаких притянутых за уши оправданий поведению Глеба на фотографиях тоже не будет. И потому какого черта.
– Алло, – произношу решительно, нажимая на сигнал вызова.
4
4
– Оленька, деточка, я там у тебя, кажется, забыла свою кашемировую накидку, – в телефоне раздается совсем не тот голос, который я ожидала услышать.
Смотрю на экран, да, мне не показалось. На эмоциях сама себе что–то там в голове придумала и рада стараться.
– Обязательно посмотрю, Анна Николаевна, не волнуйтесь. Я ее никуда не дену, если найду, – отвечаю устало.
Мне вообще плевать на какую–то кофту, у меня жизнь рушится, а она об одежде.
– Спасибо, милая. Ну как ты там? Детки уснули? Глеб звонил?
Свекрови мало спросить по делу, ей еще и светский разговор нужно завести.
– Как обычно. Да. Нет, – отвечаю безэмоционально.
На языке так и вертятся едкие слова про ее любимого Глебушку в обнимку со светловолосой красавицей. Но я молчу. За столько лет брака привыкла молчать, и от этой привычки не так–то легко избавиться.
– Какая–то ты расстроенная, случилось чего? Глеб что–то не то написал в букете?
Должно быть, у меня паранойя, но мне слышится намек в словах Анны Николаевны. Она знает? Может быть, все вокруг знают? Раз Глеб сегодня кому только не звонил, кроме меня!
– Устала. И да, не то, – произношу отрывисто.
– Милая, понимаю, долгий изматывающий день, да еще муж не приехал, а ты так ждала. Но ты сама должна понимать, у вас двое маленьких детей, ты не работаешь, вот Глебу и приходится вкалывать больше, чем раньше, – льется приторный голос в трубке.
– Предлагаете мне сдать двойняшек в государственные ясли и вернуться на работу? Детей не жалко? Или, быть может, вы будете с ними сидеть? Вы же любящая бабушка, в конце концов! – не могу сдержать сарказм.
– Нет–нет, детки должны быть с мамой, это несомненно. Да и ты их так долго ждала, Глеба на искусственное оплодотворение уговорила, хотя все были против. Нет–нет, теперь наслаждайся.
Вот сейчас я совсем не понимаю, что происходит, и что за бес вселился в мою свекровь.
– Вы это к чему? Вам внуки не нужны? Вы прекрасно знаете, что обычным способом у нас долго не получалось. Мы должны были сдаться и остаться бездетными? Найти радость жизни в чем–то ином?
Запоздало думаю, что, возможно, Анна Николаевна не хотела обидеть, не было никакого сарказма, а я выплеснула на нее эмоции. А ведь это не она не приехала на день рождения детей, она–то как раз здесь присутствовала.
– Простите, не хотела срываться, – винюсь, опережая ответ женщины. – Поищу я вашу кофту, но не сейчас, я устала.
– Понимаю, Оленька, понимаю. Ты так старалась сегодня, развлекала нас. А денег потратила небось немерено. И все–то ради деток, понимаю, у тебя сейчас все ради деток. О Глебушке уже так не печешься как раньше, да? – льется приторный голос в трубке.
На секунду зависаю. Она надо мной издевается? Или она всегда была такой, а я не замечала, списывала на безобидное ворчание, чуть ли не второй матерью ее считала.
Используя живое воображение, я могу услышать, как мои розовые очки покрываются трещинами.
В отношениях со свекром я тоже чего–то не замечала? Он считает меня недостойной партией для сына? Обслуживающим персоналом?
А наши совместные друзья, как они меня видят? Ведь Толик с Машей живут гораздо скромнее. Тоже считают меня тунеядкой, удачно выскочившей замуж?
И кто я, в итоге, без Глеба? Никто?
Должно быть, даже не полноценная мать детей, ведь они у меня из пробирки.
Или это мои дети для окружающих какие–то не такие, раз получились с помощью чудес медицины?
Ну нет, о детях я не позволю говорить и думать плохое. Пусть идут они все лесом.
– Вы полагаете, что важнее уделять повышенное внимание взрослому мужчине, а не годовалым двойняшкам? И это при том, что этот самый мужчина уже давно не появлялся дома! – наверное, чуть ли не впервые повышаю голос на свекровь.
– Так, может, он потому и не появлялся, что дети из пробирки вытеснили его место рядом с тобой, – ехидно произносит Анна Николаевна и бросает трубку.
5
5
Смотрю на телефон несколько секунд в недоумении. Прямо день открытий. Или все–таки не открытий, а смены розовых стекол на нормальные линзы.
После разговора со свекровью в голове тупая пустота, даже боль от предательства Глеба отступила куда–то на второй план.
Наливаю себе воды и сажусь на ковре возле панорамного окна. Наш дом расположен чуть на возвышенности, и такое остекление абсолютно оправдано. Поздними вечерами открывается очень красивый вид со всеми этими манящими огоньками.
Но все–таки по поводу практичности я остаюсь на своем. Для семейного дома панорамное остекление ни к чему. Я уже начинаю переживать по поводу малышей и их взаимодействий с окнами.
Понятно, я не буду оставлять окна открытыми нараспашку, но у меня даже сейчас присутствует некоторый иррациональный страх, что прикоснись я к стеклу чуть сильнее, и оно просто вывалится, а следом и я за ним. Вот и как быть в итоге с детьми?
Нет, Глеб не думал о моих страхах, он их игнорировал. Да и, справедливости ради, я их не сильно–то озвучивала.
Так, может, в этом и есть наша проблема? Открытый диалог давно покинул семью. И был ли он когда–нибудь с моей стороны – неизвестно. Я всегда предпочитала подстраиваться и отмалчиваться, потому что мне это казалось естественным. Вот же хороший надежный парень, он меня любит, у него нормальная семья, мы всегда будем в полном порядке.
