Рут Лэнган - Все, что блестит
— Жаль, что не мог уберечь его от беспокойства. Но сейчас раны уже зажили, и все у меня складывается хорошо.
— Никогда в этом не сомневался, Мэтт. С тех пор когда ты еще был мальчишкой, я уже понимал, что ты далеко пойдешь.
Слуга внимательно посмотрел на Мэтта, когда тот повернулся и еще раз оглядел дом родителей.
— Я всегда любил этот дом, Хьюберт. Помнишь, когда отец купил его?
Старик кивнул:
— Будто это было вчера. Сколько тебе тогда лет было? Восемь? Когда умерла твоя мать, упокой Господи ее душу. А через два года твой отец женился на мисс Элизе. Тот день, когда он привез ее с Дирком сюда, к нам, я помню очень хорошо.
Мэтт улыбнулся:
— Это было почти двадцать лет назад, Хьюберт.
— Сразу после того, как твой отец снял фильм, который получил премию Академии, — с гордостью сказал старик. — А посмотри на него сегодня. Он все еще на вершине, несмотря на жестокую конкуренцию.
Мэтт почувствовал, что невольно улыбается: такая гордость звучала в голосе старика. В городе, где мало кто мог похвалиться даже верностью друзей, преданность всех сотрудников Сиднея Монтроуза стала легендой. А кроме того, всех еще больше удивляло, как популярному режиссеру и его жене Элизе удалось сохранить свой брак, несмотря на трудности, возникшие при соединении двух семей. В Голливуде это достаточно серьезный повод для устройства праздника.
— Твой отец будет очень рад видеть тебя, Мэтт. — Старик сжал его плечо, потом отвернулся, чтобы поздороваться со следующим гостем.
Медленно Мэтт вошел в дом. Ему не хотелось приезжать сегодня. Собственно, он настаивал на том, чтобы не приезжать. И только мольбы Элизы заставили его передумать. Она умела быть очень убедительной. Друзья спрашивают о нем, сказала она, и будут влиятельные люди, которые могут быть полезными для его карьеры.
Его карьера. При этой мысли он нахмурился. До несчастного случая Мэтта Монтроуза высоко ценили как фотожурналиста. Как раз в то время, когда он делал фотоочерк о Ближнем Востоке, его джип напоролся на мину. Водитель умер мгновенно, Мэтту повезло больше — по крайней мере так ему говорили. В то время, лежа с почти оторванным плечом и распоротой по всей длине ногой, от бедра до щиколотки, он испытывал слишком сильную боль, чтобы радоваться тому, что остался жив.
Тот снимок, который он умудрился сделать в момент взрыва, принес ему Пулитцеровскую премию. Позже, во время долгого выздоровления, ему присудили престижную премию Рейли за портреты обитателей улиц. Его фотографии другой, темной, стороны жизни Голливуда в последние три месяца были на выставке-продаже в Галерее Эвидсона. Ходили слухи, что он собирается воплотить свое видение мира на большом экране, что это только вопрос времени. Многие считали его гением и говорили, что если он займется режиссурой, то может стать еще более знаменитым, чем его отец.
Нет, не блеск и не престиж привели Мэтта сюда в этот вечер, и не желание повидаться со старыми друзьями. А здоровье отца. Элиза призналась ему, что у Сиднея больное сердце и она волнуется за него. Она хотела, чтобы Мэтт убедил отца отказаться от задуманного им проекта фильма и устроить отдых; говорила, что это ему необходимо. Элиза знала: на эту единственную просьбу Мэтт не сможет ответить отказом, даже если это будет означать для него необходимость вытерпеть один из ее приемов; для отца Мэтт готов был на все.
Заметив Мэтта, Элиза оставила гостей и поспешила навстречу.
— Мэтт. — Она критически оглядела его, заметила, что у него усталый вид. Конечно, со времени того несчастного случая он сильно похудел. — Я боялась, что ты не придешь.
— И пропущу одну из твоих вечеринок? Ты прекрасно выглядишь, Элиза. — Он поцеловал ее в щеку.
В свои пятьдесят пять лет Элиза Кокрейн Монтроуз все еще оставалась поразительно красивой женщиной и сопротивлялась всем попыткам подруг уговорить ее сделать подтяжку кожи лица. Ее светлые волосы были собраны в пучок. У нее эта прическа выглядела не строгой, а шикарной. Глаза были тщательно подкрашены, чтобы скрыть тонкие морщинки вокруг них; на ней было пышное, летящее платье из черного шелка и кружев, которое подчеркивало стройную фигуру.
— Как папа?
— Твой отец в библиотеке, ведет деловую беседу. Ты тут поговори с народом, а я вытащу его обратно в мир живых людей.
Мэтт кивнул и пошел по залу, останавливаясь ненадолго, чтобы пожать руку и обменяться несколькими словами со знакомыми. Некоторые из этих гостей были старыми друзьями семьи, и Мэтт испытывал истинное удовольствие от встречи с ними, но многие пришли просто для того, чтобы показать себя. Они пользовались каждой вечеринкой в Голливуде, чтобы попытаться завязать нужные знакомства. И в этой толпе перемещались и пожимали друг другу руки так много людей, что если бы они хоть раз все вместе подпрыгнули, то началось бы землетрясение.
Выйдя из дома в теплую ночь, он взял выпивку у бармена, потом повернулся и стал рассматривать людей, толкущихся вокруг бассейна.
И вот тогда он увидел ее.
Алекс стояла у бассейна, держа в руках поднос, а несколько человек брали с него напитки. Она уже давно перестала прислушиваться к потоку мелких сплетен и хору жалоб. Механически выполняя свою работу, она думала о своем братишке Кипе. Ему было всего девять лет, и бабушка говорила, что он унаследовал от отца талант художника. Все его учителя подтверждали, что он далеко обогнал своих одноклассников. Такой талант, как у него, заслуживал того, чтобы его развивать. Поэтому он посещал особую школу, где с ним занимались мастера.
Они с Нанной решили потуже затянуть пояса, чтобы послать его в эту художественную школу. Страховки, выплаченной за смерть отца, хватало на их образование, но ничего не оставалось на дополнительные занятия. Их мать, умершая от рака незадолго до трагической гибели мужа, едва не стала известной певицей, но вынуждена была прекратить выступления в клубе, чтобы растить Кипа. А потом, как раз тогда, когда она снова вышла на эстраду, болезнь скосила ее.
Как говорила Нанна, им удавалось свести концы с концами. Но едва-едва.
Погруженная в свои мысли, Алекс не замечала мужчину, который внимательно разглядывал ее.
У Мэтта руки зачесались — так захотелось ее сфотографировать. Она потрясла его. Стройная, но не хрупкая; собственно, в ней была такая сила! Сила чувствовалась в том, как она шла, как слегка поднимала подбородок, встречая каждый взгляд, каждое слово с гордо поднятой головой. Невысокого роста, не больше пяти футов шести дюймов, и все же казалась высокой. Длинные красивые ноги. Ноги танцовщицы, как он мгновенно понял. Он мог представить ее балериной, поднимающей руки изящной дугой, приседающей с прямой спиной и высоко поднятой головкой. Черная униформа плотно обтягивала ее, облегала высокую, крепкую грудь и мягкий изгиб бедер. Белый передник в оборках подчеркивал тонкую талию. Его взгляд скользнул ниже, к туфлям на немыслимо высоких каблуках. «Как женщины умудряются не ломать себе ноги на таких шпильках?» — подумал он. Затем его взгляд перешел на каскад золотисто-каштановых волос, волнами спадающих по спине. Сказочные волосы. Волосы принцессы. Они отливали красным золотом в мерцающем свете сотен фонариков со свечами. Именно так ему хотелось бы снять ее, при свете свечей.
