Ирина Степановская - Вслед за Ремарком
– И что из того?
– Да ничего! – Роберт сам не понимал, отчего разозлился. – Тоже нашли королеву! Грымзу какую-то! – Роберт захлопнул журнал и приготовился идти. – Ждите меня в учительской! Да не вздумайте смыться! Как-никак первое занятие в сезоне – необходимо отметить! – Он легким шагом вдвинулся вслед за учениками в мрачный подъезд здания училища, а двое друзей по очереди стали заводить учебные машины в гараж. Когда все было сделано и Михалыч защелкнул на дверях тяжелый замок, на дворе уже стемнело и в небе зажглись первые звезды.
2
«Почему это Кирилл так часто оказывается прав? – думала о муже Нина Воронина, окидывая взглядом унылую учебную комнату со стоящим посередине в виде учебного пособия разобранным двигателем грузового автомобиля. На его частях лежал густой слой пыли. По стенам были развешаны картонные плакаты. Большинство ребят, вошедших вместе с ней, уже заняли места, и ей ничего не оставалось, как пройти к случайно оставшемуся свободным третьему столу у окна. Со странным чувством ностальгии (как давно она, оказывается, не бывала в роли учащейся) Нина опустилась на жесткий стул и достала чистую тетрадь. Преподавателя все еще не было, и мысли ее о муже продолжали вяло перекатываться в сознании. – Например, вчера он весьма уверенно заявил, что, пойдя учиться, я только потеряю время и деньги».
И действительно, начало показалось ей не очень впечатляющим. Более того, ей стало казаться, что Кирилл предвидел реальность, будто как в воду глядел! Может, было бы лучше найти где-нибудь частного водителя? Однако ведь все равно придется куда-то пристраиваться сдавать на права.
Вопрос о правах волновал Нину так же, как и всех остальных учащихся, и она уже хотела повернуться и спросить у кого-нибудь из учеников, что они думают по этому поводу, но тут преподаватель наконец вошел.
Она смотрела на него пристально, изучающе. Так вот кто будет их учить! Пожалуй, не так уж молод и с неприметной внешностью. Невысок, худощав. На лице написаны равнодушие и усталость. Горькие морщинки уже успели залечь у рта. Волосы темно-русые, а глаза хоть и голубые, но неяркие, невыразительные – холодные. И вообще Нине показалось, что преподаватель у них – никакой. Тем временем он, глядя поверх голов куда-то в стену, стал монотонно бубнить, что все должны принести медицинские справки, что с пивом на занятия приходить нельзя, и раз пять возвращался к тому, что без квитанций об оплате на занятия пускать никого не будет.
«Ну и зачем я сюда пришла?» – спросила себя Нина, и в ее памяти возник тот летний день, в который мысль посещать автошколу возникла у нее впервые.
Она давно хотела побывать в Ярославле. Мечта сбылась прошлым летом в самой середине июля, когда по обочинам дорог буйно цвел иван-чай и колокольчики пахли так, что хотелось тут же броситься нагишом в траву, подминая упругие стебли, и бесконечно вдыхать аромат луговых цветов.
Ее муж как раз недавно купил блестящую «БМВ» и собирался обкатать ее в дальней поездке. Кстати обнаружились у него и дела в Ярославле. В гараже сиротливо осталась стоять их прежняя бежевая «пятерка». У Нины отчего-то возникло странное ощущение, что она предала старую, испытанную подругу. «Пятерка» в сравнении с новой машиной казалась ей родной и привычной. Она, конечно, не была такой быстрой и мощной, как престижная и дорогая иномарка, но зато и не шипела желчно шинами на мокром асфальте, догоняя какую-нибудь простушку вроде «Москвича», «Оки» и «Лады». На плохой дороге «пятерочка» дребезжала, как старая консервная банка. На скорости больше ста она натужно гудела, но делала это по-родственному, как гудят все сделанные еще в советские времена стиральные машины, пылесосы и добротные, вечные, толстые, так милые когда-то сердцу занятых женщин кастрюли-скороварки. Новая же машина мужа представлялась Нине очень дорогой топ-моделью, снимающейся в престижных журналах и поражающей читателей сияющей до неестественности кожей и безмятежным лицом. Старая «пятерочка» напоминала ей толстую тетку из средней полосы России, впрочем, может, и из Ростова или из Воронежа – из казацких краев – с авоськами, с сумками в обеих руках, с завитыми в крутой перманент волосами и вставным золотым передним зубом. Знакомую всем россиянку, которая в случае чего может и врезать, и послать куда подальше. Но если у кого будет крайняя нужда, эта же тетка вынет из потайного кармашка старой сумки, застегнутого на проржавевшую булавку, последнюю, годами сберегаемую заначку, причем вынет со вздохом тайным, чтобы просящий, боже упаси, его не заметил, и даст денег взаймы на неопределенный срок.
На «пятерочке» они с мужем проездили восемь лет. Порядочный срок для российской машины. Как она теперь вспоминала, это были лучшие годы их совместной жизни.
Они купили «пятерочку» у знакомых. Фактически она была их первой настоящей машиной. До этого, правда, был еще ушастый «Запорожец», потом латаная-перелатаная «единичка», на которой было страшно выезжать со двора – так часто она выходила из строя, и, наконец, восемь лет назад появилась у них эта почти новая, в хорошем состоянии, бежевая «пятерка» с кожаной обивкой сидений, электронным зажиганием, импортными подголовниками и магнитолой «Panasonic». Радости их тогда не было предела. Потом, после нее, были и еще какие-то промежуточные машины, наши и иностранные, но с «пятерочкой» они так окончательно и не расстались.
Как быстро уходит время! Особенно тогда, когда это время перемен. Революции, хоть и бархатные, быстро уносят жизни. Нина очень хорошо, чуть не по месяцам, помнила время учебы в университете, начало работы, первые годы замужества. А потом, уже в 90-х, годы борьбы за выживание, за место, под солнцем слились в единый конгломерат минут, суток и лет. Десять годков пролетели как один-единственный день. И муж ее теперь был уже не скромным младшим научным сотрудником в одном из НИИ, а крупным менеджером – управляющим российским отделением знаменитой косметической фирмы. И жили они теперь уже не в бывшей родительской двухкомнатной кооперативной квартирке под самой крышей хрущевской пятиэтажки, где веснами на чердаке призывно ворковали голуби и березы роняли темно-красные сережки прямо на балкон, а в отличных апартаментах в элитном доме с запирающимся двором и подъездом, с консьержкой, видеокамерой у входа в подъезд и зимним садом на последнем этаже. Был в этом доме и подземный гараж, в котором ночевала теперь их новенькая, но пока не прикипевшая к Нининому сердцу «БМВ». А состарившаяся «пятерка» стояла в одиночестве в покосившемся сарае в углу двора их прежнего, хрущевского, дома.
Со страхом и удивлением Нина замечала, как за эти годы изменился и в общем-то поумнел, стал более серьезным, представительным ее муж. Она понимала, что новая работа определяет и его новые манеры, и новые требования к жизни. Но почему-то ей больше был дорог тот прежний, чудовищно худой, немного вертлявый, ужасно смешливый молодой парень, за которого она пятнадцать лет назад выходила замуж. В молодые годы он не снимал с себя потертые джинсы и майки с портретами битлов. Теперь он пополнел и носил дорогие костюмы, рубашки и галстуки из тех магазинов, куда она заходила с неприятным чувством похолодания в ногах; про парфюм уж нечего было и говорить – в советские времена такую красоту, какая стояла теперь у него на полках, невозможно было даже представить. Теперь благодаря умеренной полноте, рано появившейся благородной седине на висках, несмотря на постоянно брезгливо-озабоченное выражение лица, муж выглядел очень респектабельно. Женщины головы сворачивали ему вслед. Но вслед за внешностью изменился, к сожалению, и его характер. Причем изменился так незаметно, что предъявлять какие-то претензии к нему было бы бессмысленно и смешно, как, впрочем, и вызывать его на какие-нибудь доверительные беседы, душещипательные разборки. Как-то раз Нина случайно ему рассказала, как ужасно, по ее мнению, поступил с Нининой школьной подругой муж, оставивший ту с двумя дочерьми.
