Тереза Ревэй - Жду. Люблю. Целую
— Leave те here![12] — сказала она безостановочно болтающему всю дорогу американцу.
Он, казалось, удивился, но послушался. Поблагодарив за любезность, Ксения соскочила со ступеньки джипа. Глядя, как профессиональный соблазнитель, американец предложил ей встретиться возле Курфюрштендамм, чтобы отправиться послушать джаз в одном из местечек, где, правда, нечего есть, но зато подают разные напитки, Ксения ограничилась скупой улыбкой. Она так нервничала, что не могла разжать зубы. Как он не может понять, что ей необходимо остаться одной! Немедленно. К счастью, сержант не стал настаивать.
Несмотря на то, что она была готова увидеть здание универмага Линднер в плачевном состоянии, Ксения все равно вздрогнула. От магазина Сары практически ничего не осталось. Фасад здания был полностью разрушен, витражи, некогда прекрасные, разбиты вдребезги. Через зияющие дыры окон можно было увидеть разоренные залы. С замирающим сердцем Ксения подошла ближе. Как и везде в городе, здесь ощущался зловещий запах пыли и разлагающихся трупов. В подвалах, где когда-то хранились товары, слышалось копошение, там шла своя скрытая жизнь — люди, потерявшие кров, использовали для жилья все, что уцелело, со страхом думая о приближающихся зимних холодах и их верных спутниках — голоде и болезнях. Уже теперь, пока земля еще не замерзла, оккупационные власти распорядились загодя рыть братские могилы для будущих жертв.
Разглядывая разрушенный магазин, Ксения вспоминала мрачное лицо Наташи, когда та смотрела, как ее мать упаковывает чемодан. Волосы ее были взъерошены, руки она скрестила на груди. Наташа не могла понять, почему ее мать должна ехать в Германию, вражескую страну, страну побежденных негодяев? Чувствуя стыд, Ксения соврала, что собирается разыскать Селигзонов. Ложь имела горький привкус. Судьба Сары, конечно, волновала ее, она обещала Феликсу и Лили отыскать следы их родителей, но самой главной причиной отъезда, конечно, был Макс.
«Для тебя здесь ничего нет, — сказала она себе обеспокоенно. — Ты только теряешь время, которого и так мало». Отданный арийцам в 1938 году процветающий магазин Линднер достался Курту Айзеншахту, зятю Макса. Тот переименовал универмаг, снял вывеску с именем Линднер, которая гордо украшала фронтон еще с XIX века. Моряки говорят, что смена имени корабля приносит несчастье. Самое время было покинуть это мрачное место, которое не вселяло надежды. Чтобы отыскать следы Сары, необходимо было вернуться туда, где она видела ее в последний раз, в тот несчастный дом за Александерплац. Новости о Саре могли быть у Макса, но для этого надо было его найти. В первую очередь его.
Мелкий дождик смочил почву, падая с пасмурного неба. Ксения шла быстро, поглядывая на написанные на разных языках указатели, — город был разделен на четыре оккупационных зоны. Столица больше не принадлежала ее жителям. Немцы были лишены на нее прав, и в какой-то мере это было правильным. Надо было навести порядок и наказать нацистов. В излюбленном нацистами Нюрнберге, который они предпочитали Берлину, уже вовсю шла подготовка к громкому судебному процессу над Третьим рейхом.
Она вышла из трамвая недалеко от дома, где когда-то жил Макс. Ощущая першение в горле, она смотрела на развалины. Обрывки бумаги были прикреплены к столбу. На уцелевших дверях были нацарапаны мелом надписи, но их наполовину смыл дождь. Словно брошенные в море бутылки после кораблекрушения. Прочитав все, она не нашла никакого упоминания о Максе. Без всякого сомнения, ей придется наводить справки в соответствующих инстанциях, как бы она ни хотела избежать бюрократических проволочек.
Американские и английские грузовики проезжали по загроможденной обломками улице. Изможденные женщины стояли в очереди у водяной колонки с ведрами в руках. Они нуждались во всем: в картофеле, в угле и в муке, с ужасом думая о том, как переживут приближающуюся зиму. В возрасте пятнадцати лет, в самый разгар русской революции, Ксения тоже испытывала такое же отчаяние. Для этих женщин война еще не закончилась, она просто сменила облик.
Понадобился час, чтобы дойти пешком до студии Макса, где он работал и жил, когда только начинал карьеру фотографа. Ксения вспомнила ночь, когда пришла к нему в первый раз, в длинном вечернем платье, как они поднимались по лестнице, молчаливые и страстные, охваченные непреодолимым желанием. В его комнате царил рабочий беспорядок, сам Макс вдруг стал таким растерянным, что ей пришлось делать первый шаг, хотя до этого времени она не знала ничего об искусстве любить, но инстинктивно чувствовала, что это требует и решительности, и храбрости.
Она вошла внутрь и ступила на знакомую лестницу. Ее сердце билось так сильно, что кровь прилила к ушам. Вдруг он и в самом деле там? Может ли провидение хоть иногда быть милостивым? «Ангелы так хотят», — сказала она Максу в начале войны, когда пришла к нему с признанием в любви, но можно ли надеяться, что ангелы еще остались в этом городе, превратившемся в могилу абсолютного зла?
На уровне одного из пролетов в стене зияла дыра, в которую задувал свежий ветер. Двери в студию оказались приоткрытыми. Она задрожала, вспомнив вестибюль их особняка в Санкт-Петербурге с разбитыми зеркалами и следами от пуль, вспомнив рабочий кабинет, где лежал труп ее отца, и салон парижской квартиры со стенами, окрашенными кровью Габриеля.
Несколько фотографий все еще висели на панно. Ксения вытерла рукой пыль с одной из них и увидела себя. Свое обнаженное тело, полное любви и желания. Только Макс с присущим ему талантом, Макс, от которого не ускользала ни одна деталь, мог сделать такой портрет. Когда находишься рядом с таким мужчиной, как Макс фон Пассау, абсолютно все имеет значение: взгляды, жесты, поцелуи. К такой страсти трудно привыкнуть. Макс жил взахлеб, упивался жизнью. Он сам был жизнью. И она не могла не уступить этой страсти, этому порыву, желанию любить и быть любимой.
Она снова перебирала в памяти картинки прошлого, как она позировала Максу; вспоминала его непослушные волосы, выразительную мимику, когда он ждал того единственного мига, который полностью раскрывал характер модели и превращал снимок в шедевр. Вспоминала его лицо, склоненное над ней во время ласк. Она была первым человеком, который причинил ему настоящую боль. По ее вине они расстались на годы, а каждая редкая встреча лишь усиливала страдания. Им было достаточно ощутить присутствие друг друга, обменяться взглядами, чтобы желание, такое же сильное, как в первый день, возникало снова.
— Что вы ищете?
Юноша с темными непричесанными волосами подозрительно и настороженно смотрел на нее. На нем была выцветшая военная шинель с поднятым воротником.
