Луиза Дуглас - Love of My Life. На всю жизнь
Я посмотрела на профессора. Он сидел за своим столом вполоборота ко мне — поза, исключающая возможность контакта. Потирая подбородок, профессор читал какой-то машинописный документ. Возможно, это была работа одного из студентов. Профессор казался полностью поглощенным чтением. Он постукивал карандашом по зубам и перекладывал страницы, склонялся над столом и делал пометки на полях. Я наблюдала за ним и понимала, что в данный момент для него не существует ничего, кроме этих машинописных страничек. О моем существовании он попросту забыл.
Я начала заносить записи в компьютер.
Расшифровка почерка профессора оказалась задачей не из легких. Я очень быстро поняла, что если хочу когда-нибудь закончить хотя бы одну папку, мне придется дать волю фантазии. Я сомневалась в том, что сам профессор дословно помнил свои записи, но была уверена, что он не станет просматривать сотни страниц, сверяя каждое слово. Достаточно было не делать ошибок в том, что касалось дат, имен и географических названий, а в остальном можно было полагаться на свои скромные познания и интуицию.
Процесс был сродни разгадыванию сложной головоломки и очень скоро увлек меня настолько, что я даже забыла о том, где нахожусь, и не заметила, как Дженни открыла дверь и принесла кофе.
— Как ты тут? — тихо спросила она, поставив чашку на стол.
— Нормально, — прошептала я в ответ. — Честно говоря, мне даже нравится.
— Ну, это не надолго.
Профессор кашлянул.
— Мисс, эээ…
— Миссис. Миссис Феликоне.
— Вам положен перерыв. Возможно, вы захотите выйти в сад и выпить свой кофе там?
— Нет, спасибо. Я останусь здесь, если вы не возражаете.
Я узнала, что Мариан Рутерфорд похоронена в «Аркадской Долине». В документах говорилось о том, что на ее могиле стоит белый надгробный камень, украшенный гирляндами лилий и плющом. Лилии символизировали чистоту, а плющ — бессмертие и дружбу. По мнению профессора, изысканная простота надгробия вполне соответствовала характеру писательницы. Мне захотелось узнать побольше.
Я продолжала разбирать записи. Профессор был по-прежнему погружен в чтение. Каждый молча занимался своим делом, и это устраивало обоих. Кажется, из нас получился неплохой тандем. Так продолжалось почти до конца рабочего дня, пока в моей сумочке неожиданно не зазвонил телефон. Я совсем забыла, что взяла его с собой. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне удалось его отключить, и все это время профессор исполнял пантомиму, которая должна была сообщить мне о его крайнем недовольстве. Он отбросил в сторону документ, снял очки, тяжело вздохнул и начал мерить шагами комнату.
— Извините меня, — сказала я. — Это больше не повторится.
— Я очень на это надеюсь. Подобные инциденты действуют мне на нервы.
— Извините, — повторила я.
— Поймите, это не каприз, — профессор снял очки и потер глаза. — Я не могу сосредоточиться, зная, что каждую минуту может раздаться телефонный звонок. Именно поэтому Дженни сидит в другой комнате. Она любит телефоны. Я — нет.
Я улыбнулась.
— Логично.
— Значит, до завтра, мисс, эээ…
— Прошу вас, — сказала я. — Зовите меня просто Оливией.
Глава 19
На следующее лето мы с Аннели снова устроились на работу в «Маринеллу». На этот раз Анжела и Маурицио даже не давали объявления — они взяли и пригласили нас. И это было чудесно — мы почувствовали себя почти что членами семьи. Последние две недели в школе прошли в нетерпеливом ожидании. Мы предвкушали целое лето в компании Луки и Марка, которые уже были в выпускном классе, что в наших глазах придавало им особый шарм. Однако нас ожидало горькое разочарование. Когда мы вышли на работу в «Маринеллу», оказалось, что близнецов там нет. Опасаясь, что дети забудут язык отцов и утратят связь со своими корнями, Анжела и Маурицио отправили мальчиков в Неаполь. Там они должны были работать в офисе кузена Маурицио, который занимался агротуризмом.
Нам с Аннели было вдвойне обидно, потому что к тому времени мы уже составили потрясающий план. Каждая из нас должна была выбрать одного из братьев и влюбить его в себя. Потом мы бы обвенчались в один день в одной и той же церкви и устроили бы общий свадебный прием. Мы бы переехали в квартиру над «Маринеллой» и стали жить в смежных комнатах. Мы бы стали не просто лучшими подругами, а почти сестрами. Мы бы вместе устраивали вечеринки. Мы бы вместе рожали детей. Мы бы жили долго и счастливо вместе с нашими замечательными мужьями-близнецами.
Но близнецы были в Неаполе, а мы остались в Портистоне, и Натали, с ее вечно кислым выражением лица, рассказывала нам, что и как мы должны делать. Она стала еще толще и некрасивее, чем была прошлым летом. Ей было не больше двадцати, но нам с Аннели она казалась взрослой женщиной. Причем женщиной, которая не умеет одеваться, не пользуется косметикой, не смотрит телевизор, не слушает поп-музыку, не увлекается модой и не любит сплетничать. Одним словом, она не интересовалось ничем из того, ради чего, по нашему с Аннели мнению, стоило жить. Она была барьером между нами и Феликоне. За прошедший год они с Анжелой сблизились еще больше — почти как мать и дочь.
Глава 20
— Где ты была? — Марк обнял меня, как герой старого бродвейского мюзикла. Расслабившись в его объятиях, я жадно вбирала частички апрельского тепла, которые он принес с собой.
— Я так по тебе соскучилась, — прошептала я ему на ухо.
— Но где ты была? Я не мог дозвониться.
— Я нашла работу.
— Да? Прекрасно.
— Я думала, ты будешь рад за меня.
— Возможно, я еще порадуюсь. И что это за работа?
— В университете. Я набираю тексты на компьютере.
— Ну что ж, спасибо.
— Марк, прекрати. Ты прекрасно понимаешь, что я никак не могла сообщить тебе раньше, — сказала я, отталкивая его. — Я ведь не могу взять и позвонить, не зная, один ты или нет. Кроме того, трубку может взять Натали. Я не имею на это права.
— Ты жена моего брата. Ты можешь звонить мне в любое время.
— Это было бы неправильно, — возразила я. — Ведь я не просто твоя невестка. Разве не так?
Марк сделал мне знак замолчать. Я затаила дыхание, и некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза.
— Я не мог тебе дозвониться, — повторил Марк. — Ты не отвечала на звонки.
— На работе мне приходится отключать телефон, — объяснила я. Его упреки начинали меня раздражать. — Я заканчиваю в четыре часа. Если ты позвонишь мне после четырех, я отвечу.
Мы оба знали, что в летние месяцы в четыре часа в «Маринелле» начинается наплыв посетителей, и Марк вряд ли сможет найти время и достаточно уединенное место, чтобы поговорить со мной.
