Фиона Уолкер - Среди самцов
«Все-таки я слишком старомодна и неправильно отношусь к жизни, — пришла она к выводу после долгих мучительных размышлений. — Устроила истерику Калуму, напрочь забыв о том, что сегодня вечером он спас мою задницу. Ведь чего, собственно, он хотел? Чтобы я сделала ему минет. Всего-навсего. По нынешним временам, безделица».
Возможно, и безделица. Для кого угодно, но только не для нее. Конечно, на вечеринках она позволяла себя целовать и тискать и угрызений совести по этому поводу не испытывала, но никогда не просыпалась поутру в постели с малознакомым мужчиной. Она видела в спутнике жизни прежде всего надежного долговременного делового партнера. Ее собственный сексуальный опыт был не богат и особенно ее не вдохновлял. Мужчины, по ее мнению, в момент сексуальной близости подозрительно напоминали животных: тяжело дышали, потели, причиняли боль, дискомфорт и норовили испачкать своими выделениями новенькие шелковые простыни. К сожалению, Калум, которого она прочила на место своего идеала, повел себя не совсем так, как ожидалось. К примеру, потребовал, чтобы ему сделали минет. Между тем она, к большому своему стыду и смущению, представляла себе, как это делается, только теоретически.
Сегодня впервые за долгое время Одетта ощутила настоящую страсть, но понять, как с ней правильно управляться, так и не смогла. Не знала ни как ее пригасить, ни как дать ей волю, и по этой причине чувствовала себя глупой и невежественной.
Когда первый, самый острый момент душевного кризиса миновал, она вылезла из постели, включила свет, достала лист бумаги и ручку и набросала список необходимых дел, которым, по ее мнению, ей следовало в самое ближайшее время уделить повышенное внимание. Первым пунктом у нее было: «Привести „РО“ в полный порядок». Потом шло: «Поблагодарить друзей за оказанное содействие». Это было просто написать, да непросто сделать, поскольку для этого требовалось прежде всего восстановить отношения с Калумом. Последний пункт был сформулирован так: «Разобраться с тем, что такое страсть, и научиться ею управлять». Этот пункт, хотя и последний в списке, она считала при сложившихся обстоятельствах наиважнейшим, но четкого представления, как воплотить его в реальность, не имела.
Закончив составлять план действий, она посмотрела на часы. Было полседьмого утра, и на улице все еще царила непроглядная темень. Ехать в «РО» и начинать обзванивать знакомых и деловых партнеров было еще слишком рано.
Она направилась на кухню, открыла холодильник, достала пластиковую бутылку с минеральной водой без газа и, припав к горлышку, выпила ее всю без остатка. Швырнув пустую бутылку в никелированное мусорное ведро, она стащила с себя ночную рубашку и, совершенно обнаженная, прошла к тренажерам. Только через час, не раньше, когда она закончила курс упражнений и основательно взмокла, ей пришло в голову, что задернуть шторы она позабыла, вследствие чего все ее манипуляции отлично просматривались из многоквартирного дома напротив.
— Вот черт! — Она торопливо слезла с тренажера, натянула халат и побежала в ванную.
Выйдя из ванной, Одетта поняла, что ни тренажеры, ни холодный душ стопроцентного избавления от страсти ей отнюдь не гарантируют.
12
Сидя на заднем сиденье в «Мерседесе» Алекса Хопкинсона, который катил в Западный Суссекс, Калум просматривал газеты, уделяя повышенное внимание материалам о приемах в «Клинике» и «РО». Почти все газеты поместили фотографии шестидесятилетней Сид Френсис и престарелого рок-певца, с которым она пела дуэтом. В тексте же говорилось о переезде гостей из «Клиники» в «РО» и о том, что организатором этого грандиозного действа был он, Калум. Как Калум и ожидал, об Одетте Филдинг и ее роли в организации праздника было упомянуто лишь мельком.
Он позвонил по встроенному телефону Флориану Этуалю и договорился с ним о встрече в «Офис Блоке», после чего стал смотреть на пролетавший за окном автомобиля сельский пейзаж. Хотя была зима, и поля занесло снегом, Калум решил, что мать Природа даже в своем скромном зимнем обличье достаточно соблазнительна, чтобы привлечь к себе сердца горожан.
Джимми Сильвиан, сидевший на переднем сиденье рядом с Алексом, спал сном праведника, а потому превозносить до небес, успех вчерашнего приема в «РО» был более не в состоянии. Правда, перед тем как отдаться объятиям Морфея, он сказал буквально следующее:
— Жаль все-таки, что мне не удалось пообщаться с той роскошной брюнеткой в желтом платье. Слишком рано она ушла.
— Жалеть нечего. Во-первых, она шлюха, а во-вторых — баба совершенно чокнутая и к тому же наркоманка. Видел, как она оформила зальчик? Сплошные распятия, кресты и статуи святых. Жуть. У нее даже метрдотель был в наряде епископа. Да она просто помешана на католицизме. И на кокаине.
— Ну и дела! Какого черта в таком случае ты вложил деньги в ее заведение?
— Как все шизофреники, она обладает даром убеждения. И очень энергичная. Может организовать бизнес, что называется, с нуля. Но поддерживать его на плаву ей не под силу. Так что я намереваюсь отстранить ее от дел — избавить, так сказать, от соблазна руководить всем и вся. Ради общего блага — в том числе ее собственного. Только надо сделать это осторожно — чтобы она не впала в глубокую депрессию, что опять же свойственно всем шизофреникам и наркоманам. Я-то поначалу думал, что она справится, но шизофреники — спринтеры, а не марафонцы, и с этим ничего не поделаешь…
Когда Джимми начал клевать носом и под конец заснул, Калум почувствовал немалое облегчение. Все-таки Джимми был проницательным человеком и надуть его было трудно. Надо сказать, временами Калум испытывал в его присутствии комплекс неполноценности — и не только потому, что тот был огромен, как гора. Джимми доказал, чего стоят его мозги, в джунглях Южной Африки, когда от одного его слова, как это не раз бывало, зависела жизнь охотника.
— Ох! — взвизгнула Феба, когда ей под мышку впилась очередная булавка.
— Извини, дорогая. Хочешь быть красивой, терпи, — пробормотала сквозь зубы портниха Саскии. Говорить ей было трудно, поскольку во рту у нее было полно булавок.
«Если она еще раз меня уколет, — мстительно подумала Феба, разглядывая свое отражение в зеркале, — я ей так дам, что мало не покажется. Ишь, моду взяла колоть — садистка!» Персиковый цвет ей не шел, и в этом не могло быть никаких сомнений. Персиковое платье зрительно делало ее фигуру более приземистой, придавало бесцветным в общем волосам какой-то серый, чуть ли не мышиный оттенок, а ее сметанно-белой коже нездоровую бледность.
