Андрей Максимов - Карма
Рита смотрела на подругу со смешанным чувством восхищения и брезгливости. Она находилась в том состоянии, когда каждый выпивающий человек кажется героем, не брезгающим ядом.
– Слышь, подруга! – Усталое лицо Риты засветилось от счастья. – А чего мы тут-то куксимся? Пошли лучше на карнавал!
– Куда?
– Ты чего, правда, не знаешь? У тебя прямо под домом – карнавал! Мужики носятся в масках Зорро! Пошли – оторвемся наконец! Зажжем по-нашему!
Наташа налила, выпила, спросила:
– Зорры на этот раз попались забавные: один – толстый, высокий, другой – толстый и маленький?
Рита продолжала радостно кивать и улыбаться.
– Да, – вздохнула Наташа. – Артур явно повторяется. Оно и понятно: с фантазией у парня напряженка.
– Артур… – До Риты начало постепенно доходить, что с ней произошло. Знаком того, что дошло окончательно, стала фраза: – Нет, ну раз такое дело – надо выпить, как это ни прискорбно.
Налили, чокнулись, выпили.
– Хорошо пошла, – вздохнула Рита. – Обещала вернуться.
Закурили, помолчали.
– Ритка, – сказала Наташа жалостливо, – если б ты знала, как мне хреново! Ты понимаешь, что через каких-то два месяца, ну, через три я буду лежать в гробу? Ты-то будешь ходить на дни рождения, блядствовать, носить свои дурацкие одежды, а я в это время буду гнить в гробу. Понимаешь ты это или нет? Понимаешь?
Рита слушала внимательно, из-за всех сил стараясь не заплакать.
Потом молча выпила и зарыдала уже в голос:
– Натусь, ну, разве я виновата, что все так? Разве я виновата? Я, между прочим, тоже в «Обдирочную» ходила.
– Зачем? – испуганно спросила Наташа.
– А чтобы провериться. Думаю: если что – так пусть мы вместе. Если бы не ты, ни за что бы не пошла. Страшно. А тут поперлась. Сама. Так у меня все оказалось чисто, как в летнем небе. Ни облачка. Даже какого-нибудь паршивого сифилиса – и того нет. Что я могу поделать? Я готова тебя утешать. Надо будет если, судно за тобой буду выносить, кормить тебя буду, веселить. Я ж веселая, ты знаешь. Я с тобой буду до последнего твоего вздоха, до самого твоего крайнего… – Рита еще налила, выпила. – А потом буду тебя помнить всегда. Всегда – так и знай. Я у Алика, ну, своего бывшего супруга, деньги выпью… выбью то есть… на памятник, цветы тебе буду носить, как коммунисты – к мавзолею. На каждый праздник. Я, знаешь, про что думала? – спросила Рита сквозь слезы.
– Ну? – После выпитых стаканов коньяка говорить большее количество слов Наташе было затруднительно.
– Про Новый год.
– Не рано?
– А я всегда загодя думаю. Такой характер и душа. И я вот что я подумала: мы ж с тобой Новый год всегда вместе, ну? А до Нового года еще, считай, полгода, и вдруг ты это… Ну… Понимаешь? Так ты не волнуйся, я к тебе на могилу в любой мороз приду, и ровно в двенадцать часов чокнусь с твоим памятником. Это я точно решила, это я тебе как краевед говорю.
– Трогательная ты, Ритка… – Наташа уже не могла больше сдерживать слезы. – Смешная. Памятники так быстро не ставят…
И Наташа разразилась потоком слез.
И Рита разразилась.
Они обнялись и плакали молча. Самое невероятное, что было им в этот момент не то чтобы совсем плохо, а в чем-то даже и хорошо.
Когда закончили плакать, выпили, салатика поели, Наташа спросила:
– Вот ты скажи, меня до этого состояния мужики довели?
– А кто ж? Какая-то гнида тебя и довела… Мне с гнидами повезло, все здоровые попадались, а тебе – нет. Что ж делать? Так вот, я тебе хочу сказать…
Но Наташа не позволила подруге договорить:
– Я даже не конкретно того козла имею в виду, который меня заразил. Кстати, никак не могу сообразить, кто же именно это сделал. Я о другом. Я вообще – мужики ведь нас как доводят?
– Да ужас! – согласилась Рита. – Я своему бывшему… Ну, Алику говорю: «На хрена же ты меня со своими бабами знакомишь?» А он мне, главное, отвечает: «Мне нужен твой совет». Что я ему, старейшина рода или мудрец какой? Нормально, да? Бывший муж ко мне приводит своих баб, чтобы я его типа благословила. Ну, не паскудство?
– Вот я и говорю: мужики нас доводят. А я теперь с ними, знаешь, как могу поступать? Ого-го-го как я с ними теперь могу поступать! Я ведь теперь – оружие.
– Кто ты теперь? – с некоторым даже ужасом спросила Рита, задумалась, и на ее лице появилась догадка. – Господи, да как же это? Ты ж теперь можешь… Их всех… Практически…
– Ммм… – согласилась Наташа. – Могу. Сегодня даже попробовала с одним, излишне приставучим.
И она начала рассказывать Рите приключение с Геннадием. Потому что у подруг так повелось: если друг другу чего не рассказали, то этого вроде как и не было.
Рассказывала долго, смешно, и тут зазвонил телефон.
Обе посмотрели на часы. Половина второго ночи.
– Какая же сука хочет получить мою квартиру в это время? – сквозь зубы процедила Наташа.
А Рита схватила трубку:
– Ну? Чего надо? – И уже совсем другим тоном: – Извините. – И Наташе удивленно: – Это тебя. Мужчина.
«Цветков», – почему-то подумала Наташа и схватила трубку.
Это был не Цветков. Это был Артур.
Он так и сказал:
– Это Артур. Помнишь меня? Изведу тебя и всех твоих друзей, если не извинишься. Поняла? Со мной бороться – против ветра ссать. Цветкову своему так и передай. Извинения в газете, а затем интервью со мной, полное слов ласки и любви. Ясно? Изведу.
Наташа ничего отвечать не стала, хотя и хотелось, нажала на отбой.
– Кто это? – испуганно спросила Рита.
– Артур… – Наташа продолжала смотреть в стену, будто хотела прожечь ее взглядом. – Вот, например, Артур… Например, Артур. Почему – нет? Козел этот бородатый, Семен Клякин, точно заслуживает кары.
Рита посмотрела на подругу с уважением и выдохнула:
– Вот это месть…
ПЕСТЕЛЬ. ОКРУЖЕНИЕ. САМОРЯД
Странная жизнь Павла Ивановича Пестеля продолжалась. Впрочем, не жизнь сама по себе была странной – жизнь как жизнь, ничего особенного не произошло, – но вот отношение к жизни изменилось сильно. Оно стало каким-то радостно-истеричным. Павел Иванович каждый день жил так, словно завтра у него начинался отпуск.
Новое состояние Пестеля стали замечать окружающие. Рыжеволосая бухгалтер Зоя, так и не понявшая, охладел ли к ней Пестель окончательно или это такая любовная игра, как-то сказала ему кокетливо:
– Что это с вами в последнее время творится, Павел Иванович? Влюбились никак?
И глазками своими зелеными начала стрелять.
Зеленые глазки почему-то раздражали. Но Павел Иванович не обозлился, а сообщил:
– Я, Зоя Федоровна, всегда влюблен. В жизнь.
И сам обалдел от того, что сказал.
Как человек абсолютно разумный и логичный, Павел Иванович понимал: его состояние вызвано предчувствием чего-то хорошего и необыкновенного. Но чрезвычайно боялся в это поверить.
