Джудит Спенсер - Интервью с холостяком
В груди у Ноэль стеснилось. Да он ее на кусочки разорвет, это уж как пить дать! Но она журналистка, и там, где речь идет о работе, личным чувствам и пристрастиям не место. Однако и глубине души Ноэль знала: всякий человек, а уж тем более Рейнер Тиндалл имеет право на неприкосновенность личной жизни. Тем более сейчас, когда его маленькая дочурка угодила в больницу…
Но работа есть работа, ее нужно делать, хочешь ты того или нет. А Ноэль свою работу любила, не говоря уже о том, что остро в ней нуждалась. Так что придется забыть о своих чувствах и о том, как неловко ей тревожить Рейнера в такой тяжелый момент жизни.
Может, удастся убедить, что для него же лучше, если статью напишет она, а не кто-нибудь другой? Слабый лучик надежды замерцал и снова погас. Она сгладит острые углы, подаст материал под его собственным углом зрения, воспрепятствует искажению фактов… Да только пойди объясни это Рейнеру — он же ничего и слушать не станет!
— Ну? — нетерпеливо осведомился Гордон. — Ты здесь до второго пришествия будешь сидеть и думать?
— Ладно, уже иду. — Ноэль удрученно встала, поднесла руку к пылающему лбу. — Но заранее скажу: Тиндаллу это ой как не понравится, Гордон!
— Ах, жалость-то какая! — небрежно отмахнулся главный редактор. — И отчего это никто не любит, когда о его личной жизни в газетах пропечатывают? Так что не робей, вперед! И грязи, побольше грязи.
“Побольше грязи”. Гадость какая! Возможно. Но только это ее шанс получить прибавку к жалованью и продвинугься в редакционной иерархии на ступеньку выше. На карту поставлена ее карьера — и ее самоуважение. Нужно сделать так, чтобы материал был, и точка!
Господи, ну что за мучительный выбор: с блеском выполнить порученную работу… или защитить мужчину, который затронул ее сердце!
В дверь больничной палаты негромко посту чали.
Рейнер встал, потянулся, разминая затекшие руки и ноги, шагнул к двери, опасливо ее приоткрыл.
К его удивлению, на пороге стояла Ноэль в облегающем белом свитере и темно-синих джинсах, эффектно обрисовывающих ее плавно-округлые формы. Золотистые волосы были забраны в пышный пучок на затылке, но несколько непослушных кудряшек выбились и мило обрамляли лицо.
— Ты пришла как друг или как журналистка? — осторожно осведомился Рейнер.
В карих глазах отразилась боль. Молодая женщина заморгала, отпрянула. И Рейнер тут же раскаялся в опрометчивых словах. Ведь Ноэль заверила его не далее как вчера, что не собирается писать никаких скандальных статей о его семье. И он ей поверил.
Так отчего бы и не побеседовать с гостьей?.. Вот только не в палате Долли.
— Слушай, извини, пожалуйста, — прошептал Рейнер, выходя в коридор. — Опять я тебе нахамил. Просто всякий раз, когда я оказываюсь в больнице, газетчики вокруг так и рыщут, точно шакалы…
Карие глаза потеплели, теперь в них читались искренняя тревога и сострадание.
— Ты как сегодня?
Рейнер не сводил с молодой женщины взгляда, гадая, вправе ли откровенничать с нею. Хотя лечащий врач вновь заверил его поутру, что девочке ничто не угрожает, пережитый вчера стресс и бессонная ночь давали о себе знать. До самого рассвета он просидел в кресле, прислушиваясь к сонному дыханию малышки, а в голове его роились мучительные воспоминания о прошлых, роковых визитах в больницы… Рейнер был измучен до крайности и физически, и духовно и отчаянно нуждался в сочувствии и поддержке. Что делать, больницы — его, как говорится, больное место…
Он задумчиво взъерошил волосы, мечтая о горячем, бодрящем душе.
— Со мной все в порядке.
Ноэль легонько коснулась его плеча. Эта хрупкая, теплая рука сулила столько утешения!
— Что-то не похоже.
Рейнер глубоко вдохнул. Как ему хотелось накрыть ее ладонь своей, вбирая тепло, наслаждаясь мягкой ласковостью. Вправе ли он довериться этой женщине? Он снова заглянул в золотисто-карие, широко распахнутые глаза, высматривая свидетельства скрытых мотивов и сомнительных побуждений, Но журналистка смотрела на него прямо и бесхитростно, ни тени лукавства или расчетливости не отражалось в этих темных зрачках. И Рейнер понял: вчера Ноэль не лгала ему, говоря, что не намерена отдавать их с дочкой на растерзание прессе.
— Если честно, то ты права. Долли… Видишь ли, моя дочка упала и рассадила себе лобик…
Ноэль удивленно изогнула бровь.
— Да ты, никак, надумал наконец рассказать мне о дочери?
Он помолчал, не сводя с молодой женщины глаз. А затем, склонив голову набок, одарил ослепительной белозубой улыбкой.
— Выходит, так.
— А почему?
— Ты, как я понимаю, о Долли с Денни знаешь уже не первую неделю. Но ты не стала раскручивать эту историю и стряпать из нее очередную бульварную статейку, — ответил Рейнер. — Ты доказала, что я могу тебе доверять.
По лицу молодой женщины пробежала тень. Мимолетный отблеск, не более. Возможно, ему это только привиделось.
— Ну, продолжай, раз уж начал, — ободрила его Ноэль.
— Ты знала, что я удочерил близняшек-племянниц, когда в прошлом году моя сестра разбилась на мотоцикле. — Сердце Рейнера вновь сжалось от боли, а в следующий миг нахлынуло знакомое чувство вины, но он продолжал: — Октавия связалась с дурной компанией. Она и отец девочек попали в аварию и погибли. По счастью, на тот момент малышки были у меня.
— О, Рейнер, мне так жаль!
Он оглянулся на дверь палаты и в очередной раз подумал о своем ненаглядном сокровище, мирно спящем в кроватке, и о том, сколько радости близнецы принесли в его жизнь.
— С Долли все будет в порядке. Врачи уверяют, что она вне опасности. Но эти больницы… — Он удрученно покачал головой. — Ненавижу больницы.
— Мало кто их любит, — кивнула Ноэль.
— Это не просто нелюбовь. Всякий раз, покидая больницу, я планировал в уме очередные похороны. А тут еще журналисты слетаются, как мухи на мед. Вот и сейчас я с ужасом предчувствую, как нагрянет эта банда.
— С чего ты взял, что она непременно нагрянет?
Рейнер невесело рассмеялся.
— Горький опыт подсказывает. Я же Тиндалл. Отец — преуспевающий бизнесмен. Мать Октавии, бабушка близняшек, — известная фотомодель со скандальной репутацией. Да и Октавия, пустившись во все тяжкие, стала лакомым кусочком для желтой прессы. — Он тяжело вздохнул. — Не удивлюсь, если из-за угла того и гляди вынырнет какой-нибудь беспринципный мерзавец, готовый состряпать гнусную статейку про мою дочь. Она в самом деле упала или, может, с ней дурно обращаются дома? Может, даже избивают? Это няня во всем виновата? А где в тот момент находился отец? — Рейнер выругался сквозь зубы. — Омерзительно, одно слово.
Ноэль болезненно поморщилась. Она покачала головой, замерла, собираясь с духом, и, точно бросаясь с моста в воду, призналась:
