Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине
– Красные, хотите вы сказать? Так это только патриотично, ведь Четвертое июля было на прошлой неделе, а я у вас сочетание самое подходящее: красное, синее, белое.
Она рассмеялась. Мило с его стороны, что он пытается снять с ее души эту тяжесть.
Она потихоньку его разглядывала, сидя рядом, когда он вел машину, весь поглощенный дорогой. На нем был красивого покроя летний костюм оливково-зеленоватого оттенка, а к нему бежевый галстук на белой рубашке. Вкус у него есть, не откажешь. Усы тщательно подстрижены, отлично подчеркивают очертания губ, скулы тоже твердо прорисованные, кожа – нигде нет складочки лишней. Просто – корабль викингов, если взглянешь сбоку.
– Это очень мило с вашей стороны, – проговорила она.
– Не надо, что вы.
– Почему не надо?
– Погубите мою репутацию несентиментального человека.
– Да она и не такая уж верная, репутация эта. – Она добавила мягко: – Я ведь тоже только с виду жесткая.
И откинулась на сиденье, стараясь приглушить боль в спине.
Он покружил на Бороу-холл, пытаясь отыскать местечко для парковки на боковых улочках, поближе к Фултон-молл, закрытой для транспорта. И в конце концов нашел – да какое хорошее: прямо напротив ресторана!
– Вот повезло, смотрите-ка.
Он подрулил к обочине, стал разворачивать машину, но вдруг резко затормозил. Эллен чуть не стукнулась лбом о ветровое стекло. Потрепанный «бьюик», который шел сзади, стремительно рванулся на опережение.
– Эй, ты, сволочь! – заорал Бен так громко, что слышно было во всем квартале.
«Бьюик» оказался прижат к самому тротуару, заехав на пешеходную часть передними колесами. Водитель, загорелый темноволосый парень с косичкой на затылке, тут же отозвался:
– Ты как меня назвал, идиот старый?
– Пожалуйста, прошу вас, – Эллен схватила Бена за рукав, – поищем другое место.
Но Бен уже не сдерживал свой гнев.
– Бен… ну не надо, Бен, не надо… только этого еще не хватало!
Не слушая ее, он вылез из машины.
Парень тоже вылез из своей и стоял к нему лицом.
– Извинись, гад.
– За что это? За то, что ты меня парковаться не пустил? Сейчас извинюсь, как же.
– Это мое место, понял, и вали отсюда, пока цел.
Бен лихорадочно прокручивал в голове варианты: можно коленом в пах, можно ребром ладони по кадыку, как в карате, а еще лучше растопыренной пятерней в глаза…
– Бен, прошу вас, ради меня – не надо! – В ее голосе чувствовалась настоящая мольба. Ладно, ей уж и без того сегодня досталось, как бы совсем не доконать. – Черт с тобой! – хмыкнул он.
– Почертыхайся на здоровье, – осклабился парень из «бьюика».
Еще секунду Бен посмаковал в своем воображении картину – удар слева, нос так и вдавливается ему в череп, – потом примирительно сказал:
– Ладно, раз это твое место…
– Ну и молодец, мозги-то, видать, не совсем еще проржавели, – и парень, довольный собой, затопал назад к машине.
– Я вами горжусь, – сказала Эллен, когда он вернулся.
– С какой стати? Я же себя повел, как трус.
– За то, что вы меня послушались, – и она коснулась губами его щеки.
Ничего, не такое уж и унижение, зато она хоть чему-то порадовалась.
Он завернул за угол и нашел другое незанятое местечко.
– Легко отделались, – сказал ему метрдотель. – Я всю вашу стычку из окна наблюдал, он ведь вас и покалечить мог, знаете ли.
– Ага, – буркнул Бен. – Видно, день у меня сегодня такой везучий.
«Кейдж и Толнер» – старый ресторан, знаменитый морской кухней и внутренней отделкой, сохранившейся с начала XIX века. Столики, застланные белыми льняными скатертями, вытянулись вдоль узкого зала шеренгами, как солдаты, а в старинных зеркалах по стенам видны были отблески газовых рожков, отбрасывавших мягкий свет.
– Какое чудесное местечко, – заметила Эллен, – никогда тут раньше не была.
– Теперь, надеюсь, захотите прийти еще, – сказал лощеный официант в белых перчатках, подавая меню. – Что будете пить?
– Водку с тоником для меня, и побольше водки, пожалуйста, – сказала Эллен. – Мне сегодня надо что-нибудь покрепче. «Ах вот как, она уже пробует шутить», – подумала Эллен.
– А мне просто воду, – сказал Бен.
– Вы вообще не пьете?
– Иногда, редко. – Он взял меню. – Начнем с креветок, хорошо?
– Сию минуту, – официант двинулся вниз.
Эллен увидела их отражения в одном из матовых зеркал. Бен нервно теребил салфетку. Она улыбнулась.
– Все переживаете этот случай там, на стоянке?
– Конечно, такое ведь никому нельзя спускать.
– Уж и никому. Почему вам непременно надо выходить победителем?
Он взглянул на нее исподлобья.
– Потому что в Бруклине иначе не выжить.
– И вы всегда так считали?
– Видите ли, – Бен разгладил усы, – когда я был мальчишкой, Бруклин разделялся на зоны, воевавшие одна с другой, – еврейская была зона, ирландская, итальянская… У деда была молочная на Канарси. И чтобы до нее добраться, мне приходилось или давать огромный крюк, или идти напрямик через ирландскую территорию.
– И вы, само собой, шли напрямик.
– Точно.
– А что потом?
– А потом они с тебя требовали платить им «дань», так это называлось, а неплативших били.
– Вы хоть раз заплатили?
Бен покачал головой.
– А колошматили вас часто?
Бен поднес к губам свой стакан, улыбнулся не без самодовольства.
– Разве мое лицо производит впечатление изуродованного побоями?
Эллен засмеялась, чокаясь с ним.
– Пью за вашу скромность, сэр.
Весь вечер он заставлял ее смеяться. И только когда они вернулись домой и она улеглась, когда вновь на нее нахлынули картины прошедшего дня, у Эллен опять стало тяжело на сердце. Все равно она так благодарна Бену за то, что он всячески старался отвлечь ее, заставить думать о другом, не об этой боли, от которой у нее все горело внутри. Он даже про диету свою забыл, заказывал только те блюда, которые, знал, ей понравятся. Когда он попросил принести суп из крабихи, она с недоумением переспросила: – Из крабихи? А почему не из краба?
– Потому что вкусные только девочки.
– Ну, конечно, совсем как в жизни, – заметила она, принимаясь за свою порцию, – все бы вам нас есть да есть.
Бен захохотал.
Ей нравилось, что веселится он совсем как подросток. Так и видишь его в детстве на улицах Бруклина: вот куда-то несется, вот с Милтом раскатывает на аттракционах.
Она прислушивалась к шуму душа, ровному, мерному, успокаивающему, и слезы, которые весь вечер она от себя гнала, опять подступили. Ах Рахирд, Рихард, ну как ты мог!
Эллен плакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не услышал Бен, и так продолжалось, пока не осталось сил ни думать, ни плакать, ни упрекать, и тогда она провалилась в сон.
