Не сахарные (СИ) - Роуз Аделина

— Что значит прошлый век? — начинаю злиться я. — А стих то и им зачем? Если ты забыл, плакат повесят на главной двери в школу. И стих, они точно не будут там читать.

— Утром будут все учителя заходить в школу, и им будет приятно увидеть пожелания, — объясняет свою точку зрения Руслан. Но я как будто отклоняю все его идеи.

— Нет! Нет! И еще раз нет! — громко упрямлюсь, практически на весь класс, забывая, что Зоя Максимовна ведет урок восьмому «А».

— Эльвира и Руслан, давайте вы убавите свой голос на пол тонна, — требовательно обращается наша классная руководительница к нам.

— Слышал! — шепотом говорю Руслану, после ее слов. — Тебе еще и замечание делают!

Руслан усмехается и убирает руки с парты, скрещивая их перед собой.

— Давай так: одну половину рисуешь ты, а вторую я! А потом посмотрим, у кого лучше будет, — произносит он, а после разъединяет руки. Руслан подходит ближе к ватману и указывает пальцем на стороны. — Это твоя, а это моя.

— И что мы будем мельчить что ли? Вместе напишем надпись, и одно и то же нарисуем? — интересуюсь у него, переводя с ватмана на него взгляд.

— Давай тогда решим, что кто рисует, чтобы не повторялось.

— Хорошо. Раз ты рисовать не умеешь, ты пишешь, как ты и хотел. А я нарисую глобус и цветы, — предлагаю и замечаю, как Журавлев тянется за карандашом.

— Договорились, — соглашается тут же он и начинает обозначать середину ватмана. — Это середина, — прочерчивает линию посередине ватмана карандашом Руслан. Мы, придвинув стулья, садимся и приступаем к рисованию.

Насколько я помню, рисование в школе закончилось еще в седьмом классе. Несмотря на то, что я люблю рисовать на «Изо» я всегда ходила с трудом. В принципе, как и на остальные предметы. Помню, как мне даже поставили двойку, за то, что я не так нарисовала осень. Это же полный бред, что задание звучало, как «Зимняя осень», а я нарисовала практически лето. Просто она меня явно недолюбливала. Завидовала моему таланту.

Ватман мы перетягивали с самой же первой секунды. Конечно, развалился Журавлев на всю парту, а я рисую на каком клочке, что даже руку не положить.

Сначала мы пихали друг друга рукой. А потом я не выдержала и сказала:

— Я не могу так рисовать, когда ты все время мешаешься! — ною я. Его голова в пол оборачивается на меня, а карие глаза встречаются с моими.

— Не хочу спорить, но, кажется, это не я занял все пространство, — сквозь смех произносит Руслан.

— А кто? Я? — повышаю на него голос, но кажется никто в классе, не заметил шум, исходящий от нашей парты.

— И снова эта морщинка, — оборачивается Руслан полностью ко мне и снова дотрагивается до моего лба. Это злит меня еще сильнее. Я уже собираюсь высказать ему, как он продолжает. — Где ты умудрилась получить этот синяк?

— Там где надо! — язвлю я.

— Не знал, что синяки нужно получать, — спокойно произносит он.

— В твоем случае даже полезно, — не сводя с его глаз, произношу, не удержав ехидную улыбку.

— Не можешь ли ты подать мне вон те фломастеры, — указывает он рядом со мной. Ему уже лень протянуть руку, потому что они лежат совсем недалеко. — Пожалуйста.

— Ты уже совсем обленился что ли? — цокаю языком. — Возьми сам!

— Я думал, ты поможешь мне. Ну ладно, — говорит Руслан и тянется через меня к этим чертовым фломастерам. И, конечно же, задевает меня. Я быстрее него хватаю фломастеры и кладу рядом с ним.

— Они твои! — заявляю я. — Можешь не благодарить.

— Спасибо, — произносит он, и мои глаза скользят по его губам. Точнее по его появившейся улыбке. Но я тут же разрываю взгляд и ничего не отвечаю ему в ответ. Я должна дорисовать набросок своей половины плаката. Но перед этим отодвигаю свой стул подальше от Журавлева. Так, чтобы он не касался и не задевал меня случайно!

Этими фломастерами Журавлев, кстати, так ничего и не разукрашивал. Мы же только рисовали набросок…

***

— Чья вам больше понравилась сторона? — выпытываем мы у Зои Максимовне на перемене. Она переводит взгляд, то на его сторону ватмана, то на мою.

— Они обе хорошие. У вас здорово получилось. Только эту линию стереть, — указывает она пальцем. — И вот эту надпись сделать ближе к середине. А так все идеально. Можете завтра начинать раскрашивать.

Завтра суббота и я не рассчитывала, что я буду разукрашивать ватман с Журавлевым. Потому что не собиралась идти завтра совсем. В моих мечтах я хотела завтра прогулять уроки и выспаться за весь сентябрь. Да! Так и сделаю! Не пойду завтра!

— Завтра такие важные предметы, — начинаю говорить я. Хотя прекрасно помню, что один из них физкультура, на которой я занималась всего один за весь месяц. — Давайте в понедельник мы как раз разрисуем все, и во вторник у нас будет уже все готово!

— Успеете за один день все раскрасить? — поглядывает учительница в мою сторону, пока Журавлев качается на стуле. Он вообще ее слушает?

— Конечно, успеем! — поддакивает мой одноклассник, когда ножки стула с треском становятся ровно. — Тут делать, то ничего.

— Хорошо. Как знаете.

Странно, что Журавлев так быстро согласился со мной. Наверное, тоже не хочет идти завтра.

По дороге домой я жую детский орбит, на который ушли последние деньги. Забыла взять у родителей сегодня утром деньги на проезд и таким образом, мне пришлось идти домой пешком. Но я даже ни капельки не расстроилась. Прогулялась и подышала свежим воздухом.

Заходя в подъезд, глаза пробежались по новому утреннему рисунку. Короткие синие волосы, зеленое платье и в руке девушка держит мяч, похожий, как в боулинге. Сразу понятно, что это «Головоломка»[9].

Откуда у этого художника берутся идеи? Мне кажется, что скоро закончатся мультики. Но если посчитать, то рисунков всего девять. И еще так много нужно, чтобы раскрасить все стены.

— Ты что ль ему помогаешь? — послышался взрослый голос, чуть дальше меня. И я оборачиваю голову и вижу, как возле лифта стоит бабушка Наталья Григорьевна с пакетами в руках.

Она делает шаги ближе ко мне.

— Здравствуйте! — говорю ей. — Никому я не помогаю.

— А то черт вас знает! Передай ему, если на этой стене прибавится хоть один рисунок, то я заявление напишу! Что творится то?! Уже до подъездов дошли! — жалуется Наталья Григорьевна.

— Так вы знаете, кто он? — интересуюсь я. Бабушка ровняется со мной, и я замечаю в ее руках мусорные пакеты.

— А чего его не знать то! Шизофреник какой-то. Не удивлюсь, если по нем дурка плачет, — убавляя свой голос, произносит она. — Мой тебе совет не связывайся ты с ним. Нормальный не будет ночью прохлаждаться, рисуя непонятно, что и главное где!

— То есть вы не знаете, кто он? — снова задаю свой интересующий вопрос.

— Конечно, не знаю. А когда мне за ним следить то? По утрам у меня передача «доброе утро», потом «Модный приговор». Не смотришь? А надо бы, глянь в чем ходишь, — прихватывает она за рукав моей фиолетовой толстовки. — А дальше «Время покажет». Потом в пять часов я, значит, переключаю на Андрюшку Малахова. А потом вечером внучок Андрейка заезжает, кстати, теска его. А ночью я как нормальный человек сплю.

— Понятно, значит, не знаете, — делаю вердикт я.

— Но Андрюшка мне рассказывал, — убавляя тон, продолжает говорить Наталья Григорьевна.

— Малахов? — сведя брови спрашиваю.

— Да какой Малахов! Внучек мой! Что как-то видел его на улице с этими баллончиками. Темно, правда, было, не разглядел. Но сказал, молоденький был! Так что увидишь его, так и передай: я не собираюсь терпеть этот разукрашенный подъезд! И еще же краска воняет — приходится днем дверь открывать!

— Хорошо.

После разговора с ней информации о загадочном художнике не прибавилось. Но я теперь точно знаю, что это парень! Осталось только выяснить кто он! У меня как есть целых два выходных на это.

Утром я проснулась на час раньше своего будильника и стала искать информацию в интернете, как поднять температуру. А как еще отпроситься сегодня? Мама с папой заставят меня идти в школу! А так притворюсь больной.