Татьяна Герцик - Самое ценное в жизни
– На такое я не рассчитывал, это верно. Но сказать, чтобы уж вовсе голову потерял, не могу. Просто не хотел, чтобы между нами были какие-то преграды. И, если быть откровенным до конца, хочу ребенка. Надеюсь, ты не против? Я буду счастлив.
Татьяна глубоко вздохнула. Казалось, все ее замыслы исполнялись. Почему же тогда так тревожно на сердце? Или это всегда так бывает перед кардинальным жизненным поворотом? Что ее смущает? Поспешность? Но, если он всё это время чувствовал то же, что и она, то вряд ли их сегодняшнее соединение можно назвать поспешным. Скорее это заключительный этап долгого ожидания и прелюдия к совместной жизни.
Он томительно погладил ее мягкий животик, и она почувствовала, как задрожала его рука. Его плоть, только что мягко лежавшая рядом, требовательно уперлась ей в бедро. Стараясь сдержать желание, он страдальчески предложил:
– Милая, поедем со мной? Знаю, ты из большого города, что в моей деревне убого, скучно, нечем заняться образованному человеку. – Она догадалась, что он цитирует свою бывшую жену. – Но я без тебя больше жить не смогу. Если ты потребуешь, я, конечно, всё брошу и уеду с тобой, куда захочешь, но что я буду делать в городе? Я же механизатор, ну и агроном. Это не те специальности, которые там нужны.
Его рука скользнула между их разгоряченными телами и беспокойно задвигалась, путешествуя всё ниже. Будто не зная, чем заняты его руки, он робко продолжил, открыто глядя ей в глаза:
– Конечно, у нас не то, что в городе, и односельчане не поймут, если мы будем жить не расписанными. Так что я прошу тебя официально выйти за меня замуж.
Не дожидаясь ответа, начал целовать ее грудь. Жаркие ладони снова медленно заскользили по плавным изгибам ее тела.
Она почувствовала, как откуда-то изнутри, яростно и неотвратимо вновь поднимается волна нестерпимо упоительного жара. Не в силах с ним бороться, она расслабилась и прижалась к лежащему рядом мужчине в поисках человеческого тепла. Ее тонкие пальцы гладили его предплечья и она с удовольствием ощущала, как перекатываются твердые мускулы под гладкой кожей.
Он мягко лег сверху и раздвинул коленями ее ноги. Нежно попросил:
– Посмотри на меня, милая!
Она приоткрыла томные глаза. Он быстро поцеловал их и довольно прошептал:
– Удивительный у них цвет! Сейчас они потемнели и похожи на штормовое море. Теперь я знаю цвет и вкус твоей страсти.
Он начал неторопливо двигаться, давая ей возможность настроиться на единую волну. Она обхватила руками его плечи, прижалась губами к ямке у основания шеи и задохнулась от охватившего всё ее существо восторга. С трудом сдерживаясь, он пытался сделать всё, чтобы ей было так же хорошо с ним, как и ему – с ней. Наконец, решив, что пора, он врезался в нее, с каждым разом погружаясь глубже и глубже. С ее губ сорвался крик восторга, тело выгнулось, рискуя сбросить с себя мужчину, и обмякло.
Владимир, еще содрогавшийся в судорогах высвобождения, прерывисто воскликнул:
– О Боже, я и не подозревал, что такое может быть! С каждым разом лучше, чем раньше. Как в раю. – Немного смутившись от своей восторженности, осторожно перелег на бок и замер, не выпуская ее из объятий. Потерся носом о ее щеку. Неожиданно робко для взрослого мужчины добавил: – Я тебе всё сказал, но ты – ничего! Ответь мне хоть что-нибудь! Только не говори «нет»! – И боязливо замер, ожидая ответа.
Татьяна тихо сказала:
– Владимир, ты ничего не знаешь обо мне, я ничего не знаю о тебе. Может быть, стоит немного подождать?
Он привстал на локте, навис над ней и сердито посмотрел в глаза.
– Ну хорошо, но знай, что я всё равно не отступлю! Одно то, что мы здесь встретились – это чудо!
Татьяна считала так же. В его объятьях она чувствовала себя ожившей, будто раньше и не жила. Душа тихонько пела, начиная верить в счастье. Зажмурившись, она вновь прокрутила в памяти сказанные им слова. Фальши в них не было.
Почему бы не сказать ему, что она тоже, как и он, страдала без него всё это одинокое время? Что ее держит? В голове молнией вспыхнула память о предательстве, когда ее бесхитростная любовь оказалась поруганной и забытой. Вот оно что! Она боится повторения! Нельзя обмануть того, кто не верит!
После развода она осознала, что юношеская влюбленность в первого мужа благополучно скончалась бы естественной смертью еще во время учебы, если б он не подогревал ее своей страстью и пламенными признаниями. Но любила ли она его настоящей взрослой любовью? Вряд ли. Ей лестно было его внимание, его пылкая любовь. Все девчонки института были готовы на что угодно, чтобы добиться того, что было отдано ей. Правда, как вскоре выяснилось, ненадолго. Но, если вдуматься, в ее первой влюбленности было больше благодарности, чем настоящего чувства. Она не знала тогда, что такое взрослая любовь.
Но вот узнала, и что? Ее тянет назад, в спокойное безопасное одиночество. Как тяжело было после развода отрешиться от груза былых обид, зажить нормальной жизнью. Так стоит ли вновь рисковать, подвергая свою душу новой опасности мучительного страдания? Тем более, что теперь оно будет несоизмеримо сильнее. Любовь несет с собой столько горя. Любить – это ходить по проволоке над пропастью. Один неверный шажок – и ты летишь вниз. Или вдруг тряхнет проволоку налетевшим порывом ветра – и результат тот же.
Она растерянно сказала:
– Понимаешь, я уже была замужем… – и замолчала, не зная, как объяснить свои страхи и нужно ли это.
Владимир смотрел на нее и терпеливо ждал. Не дождавшись продолжения, убрал с ее лба прилипшую прядь волос и прошептал:
– Ах ты, бедная раненая птичка! Боишься всего на свете! Отдавать тело куда легче, чем доверить душу! Ну, хорошо, не буду тебя больше торопить. Буду ждать, когда решишься сама.
Она пугливо поежилась. Он все понимал. Такая проницательность была опасна. Хотя, возможно, он из той же когорты подбитых пташек, потому и понятлив. Блуждающий взгляд случайно упал на часы и она пораженно вздрогнула. Уже обед! Как быстро прошло время!
Он проследил за ее взглядом и нехотя поднялся.
– Да, пора в столовую! Ты не против, если я первый воспользуюсь ванной? Я быстро. Не думаю, что нам стоит принимать душ вместе. Времени нам это явно не сэкономит.
Откинув в сторону простыню и подобрав валявшуюся на полу одежду, зашел в ванную комнату.
Татьяна приложила ладони к горевшим от стыда щекам. Она как раз подумала о том, как славно бы было поплескать под душем вдвоем. Что, у нее все мысли на лбу написаны? Или он настроен на одну с ней волну и всё понимает без слов?
Владимир вышел из ванной в одних плавках прежде, чем она успела встать и накинуть халат. Накрываться простыней было поздно, и она испуганно замерла, еще больше засмущавшись.
