Уинифред Леннокс - Японский гербарий
Энн снова увидела некогда вожделенные красные фонари на набережной Амстердама. И себя в окне-витрине. Боже, неужели это была она? Наверняка она осталась бы навсегда на дне канала, выброшенная каким-нибудь сутенером, или клиентом, или черт знает кем, если бы не этот человек. Тревор пришел и забрал ее оттуда.
Она долго не могла понять, почему он это сделал, ведь Тревор ничего от нее не хотел, и это больше всего потрясло Энн. Он привез ее в Лондон и поселил в недорогом отеле «Батлинз», три звезды, на Принсез Сквэар, дом сорок два. В распоряжении Энн был номер, единственное окно которого выходило в колодец двора, где на самом верху стены росло хилое деревце. Когда Энн выглядывала из окна, казалось, что это ее воплощение — вот так же снова прилепил ее к жизни Тревор Макхикни.
Дверь номера была тонкой, и она слышала голоса и топот множества ног в коридоре. В бачке туалета журчала вода, а Энн лежала, вперившись в телевизор, который был укреплен под потолком на длинной консоли. Она смотрела на экран, на котором мелькали люди, произносили какие-то слова, но она ничего не понимала.
В номере было душно, однако Энн было все равно. Время от времени она сбрасывала с себя одеяло, и при этом кровать, ничем не соединенная с изголовьем из прибитого прямо к стене пластика под светлое дерево, отъезжала на колесиках к середине комнатки.
В этом отеле Энн приходила в себя. После всего.
Тревор навещал ее, когда был свободен. Они шли гулять, медленно ступая по плитам тротуара. Брызги от недавно прошедшего дождя летели на джинсы, но не оставляли следов — чистота улиц безупречна. В здешних гостиницах селились небогатые туристы со всего света, и Тревор хорошо знал это местечко. Здесь удобно устраивать тайные встречи, никто никем не интересуется, люди вокруг простые, незатейливые, и на вложенный фунт хотят получить вдвое больше обещанного — удовольствия, еды, покоя, зрелищ. А на все, что не обещает ничего из перечисленного, они не обращают внимания. Ну для чего, скажите на милость, им разглядывать, с кем идет рыжеволосый красавец? С девушкой, бледной и худой, или один?
Энн тянуло к темно-красной средневековой готической церкви, но она не посмела в нее войти, сделав вид перед Тревором, что ей это неинтересно. Он тоже не предлагал ей, наверняка не веря в тайну исповеди. Ну что ж, тогда и мне незачем нести свои грехи на исповедь, решила Энн. Я сумею искупить их иначе.
Энн любила вместе с Тревором шагать до южного входа в Риджентс-парк. Там, на траве, словно сошедшие с картин французских импрессионистов, завтракали люди. Но это были в основном выходцы с Ближнего Востока. Иранцы, иракцы… Энн обратила внимание, что в районе гостиницы сплошь арабские лавки и лавчонки, магазинчики и меняльные конторы.
Женщины липли к Тревору, слетались как мухи на мед, привлеченные его суровым обаянием. Но сама Энн видела в нем лишь человека, пожелавшего помочь ей спастись.
Энн познакомилась кое с кем из окружения Тревора — с юной Пэт, девушкой, которую, как и ее, Тревор вытащил с самого дна. Потом Пэт нашла себе другую компанию, которую и Тревор хорошо знал, — молодых иракцев, занимавшихся делами, о которых не стоило говорить Громко. Она вышла замуж за одного из них, и Тревор больше не опекал Пэт. Много позже, став совершенно взрослой, Энн, кажется, поняла, почему Тревор совершал добрые поступки. Чтобы искупить дурные. А разве она сама не собирается последовать его принципу — грешить и каяться — ради счастья Зигни?
Энн нравилось гулять с ним — пройти через Риджентс-парк до самого Гайд-парка. Было приятно смотреть на праздных граждан, устроившихся с книгой под вековыми дубами, ясенями, кленами; наблюдать за ошалевшими от радости шоколадными спаниелями, шерсть которых на солнце отливала золотом, за дикими птицами на озере, за крылатой мелюзгой, налетающей на недоеденный картофель на столиках открытого кафе на берегу озера Серпентэйн в Гайд-парке.
Энн ни о чем не спрашивала Тревора, она просто подчинялась ему. Однажды Тревор Макхикни объявил:
— Завтра мы едем в Оксфорд. Твоя жизнь сделала крюк и возвращает тебя к истокам, к чистым истокам. Ты ведь собиралась учиться в университете, насколько мне известно?
Оксфорд? Ну что ж, в жизни случается и не такое. Энн подчинилась Тревору.
И в Оксфорде Энн Сталлард встретила Пола Джексона, тоже филолога, из университета Беркли. Это знакомство было для нее своего рода тестом — на самом ли деле Тревор спас ее от себя самой.
В день знакомства Пол и Энн уселись за столик открытого кафе и заказали пиво.
— Ты пьешь пиво? — изумился американец. — Но, я читал, в Англии женщине неприлично пить пиво.
— Если пиво не «гиннес». — Энн пожала плечами, а рыжие кудряшки подпрыгнули и соскочили на лоб. Она запрокинула голову и хлебнула из кружки. — Это английская классика.
Пол втянул в себя воздух и тоже приложился к «гиннесу». Он пил большими глотками, кадык двигался вверх-вниз так быстро, будто его кто-то подгонял.
— Сейчас это уже в прошлом, ты читал старые книги, Пол, англичанки давно пьют пиво, — добавила Энн, отставляя пустую кружку. — И совершенно спокойно заходят в паб.
Потом она показывала парню знаменитый Оксфорд, в котором в этот самый день проходили гонки на каноэ, Энн болела за команду своего курса. А когда команда выиграла, она чувствовала себя так, будто сама махала веслами, устремляясь к заветному финишу.
Американец оказался сыном крупного издателя и выпускал у себя в университете газету. Он попросил Энн написать заметку про эти гонки. У Пола был дальний прицел, и он решил зацепить сердце холодной англичанки вот так: напечатать заметку, прислать ей такой гонорар, которого хватило бы на поездку в Америку. Если спросить, зачем ему это надо, Пол бы не ответил, но ему очень хотелось увидеть ее у себя.
— Энн, когда ты приедешь в Америку, я покажу тебе наши пивные бары. Мы не запрещаем девушкам пить пиво, в Америке вообще никому и ничто не запрещено, — с жаром рассказывал он. — Я хочу, чтобы ты приехала.
Она кивала, глядя на него с легким сомнением. Энн велела себе подождать и не говорить «нет». В душе ее что-то шевельнулось — американский парень явился из другого мира, и уехать к нему за океан значило надежно отгородиться от прошлого. От себя прошлой, разве нет? — спрашивала себя Энн Сталлард, к этому времени познавшая все, что многим другим не дано познать за всю добропорядочную жизнь.
Она написала про гонки, как просил Пол, и принесла папку со своим репортажем к самолету.
— Если понравится, — сказала Энн, вручая Полу папку, — печатай. Если нет — порви и выброси в корзину.
