Кэролайн Барт - Костер на снегу
— А я выросла на книгах Джека Лондона, — с видимым удовольствием сказала Элен. — Отец намеренно подсовывал их мне. И женщины его повестей и рассказов с детства стали моими любимыми героинями. Женщины, которые наравне с мужчинами переносят тяготы жизни на Севере, в белом безмолвии, в штормах и все в таком духе… Я мечтала быть похожей на них.
Жозеф улыбнулся.
— А я мечтал встретить женщину, похожую на героинь Джека Лондона, — признался он. — А мне попадались либо изнеженные барышни, либо вульгарные феминистки.
Элен, не раздеваясь, устроилась на широкой кровати под несколькими овечьими шкурами. В хижине было уже почти тепло и очень уютно от света потрескивающей свечи и теплого овечьего запаха шкур. Жозеф предложил своей малышке кружку горячего чая с кусочком шоколада.
— Женщина уже лежит в постели, — притворяясь недовольной, пропела Элен, — ждет своего мужчину, а он вздумал чаи распивать.
— Меня не возбуждает женщина, лежащая в постели в свитере и теплых брюках, — пошутил Жозеф.
— Я пошутила, — ребячливо призналась девушка. — Я очень хочу чаю. — И, понизив голос, добавила: — Почти так же, как тебя.
Она протянула к нему руки, и Жозеф, тоже в свитере и лыжных брюках, с кружкой взгромоздился на широкую кровать, на которой могли бы, наверное, одновременно поместиться все пастухи долины Ле Map. Прижавшись боками друг к другу, а спинами к стене, на которой тоже висела овечья шкура, они, обжигаясь, пили чай из одной кружки, откусывая по очереди крохотные кусочки шоколада. Жозеф старался, чтобы доля Элен была больше. Она же, заметив это, воспротивилась:
— Силы нужны тебе, мой милый, — грозя ему пальчиком, лукаво сказала она, — и много сил. Впереди у нас вся ночь…
И этот вечер, и эта ночь стали песней торжествующей любви, гармонией тел и душ. Они без слов понимали друг друга, и каждый старался сделать счастливым другого. В три часа ночи печурка погасла. Но им обоим было так жарко, что они, скинув одежду, сбросив на пол шкуры, любили друг друга на голых досках кровати, на полу — на шкурах и на своей сброшенной одежде. Разгоряченные страстью, изнемогая от внутреннего жара, они обнаженными выскакивали на снег, и тела их становились серебряными при свете полной луны. Вбегая обратно в теплую хижину, они бросались на кровать, натягивали на себя шкуры и, обнявшись, быстро согревались, проваливались в краткое забытье, а потом опять любили друг друга.
Отдыхая, они говорили о своей любви, о благоволении небес и мистическом покровительстве ушедших близких. Элен испытывала неизвестные ей прежде чувства: благодарности за счастье физической любви, неведомое ей раньше, готовность подчинить себя всем желаниям обожаемого мужчины… и еще одно очень глубокое чувство…
— Я хочу ребенка от тебя, — неожиданно для самой себя сказала она.
Жозеф прижал ее к себе и выдохнул:
— Я буду самым счастливым человеком на свете. Тогда у меня будет две малышки — большая и маленькая.
— А я хочу светленького мальчика, похожего на тебя. — Элен уже представила себя матерью. — Как это прекрасно, почему я не чувствовала этого раньше…
— А еще у нас будет девочка, похожая на тебя, — убежденно сказал Жозеф.
— А вдруг ты разлюбишь меня?! — От этой мысли у Элен закололо в груди. Она села на кровати, и ее глаза наполнились слезами. — Я этого не переживу…
— Ты что, дурочка… — От возмущения Жозеф тоже вскочил. — Как я могу тебя разлюбить, когда ты — подарок небес. Такая любовь, как у нас, — одна на миллион. Тысячи людей проживают всю жизнь и умирают, так и не встретив ее. А многие влюбляются и женятся, считая, что это и есть любовь. У них она рано или поздно проходит… Только не спрашивай меня, откуда я знаю, что у нас все не так, как у всех.
У Элен действительно на языке вертелся вопрос, который предвосхитил Жозеф. Какой же он умный…
Она любила умных мужчин. И за Билла вышла замуж, потому что он покорил ее своим необычным умом. Но, выбирая Билла из множества своих поклонников, она действовала по указке разума. Ее любовь, нет, это была привязанность, была ровной, спокойной, рассудительной. Теперь же она теряла голову, была готова идти за любимым на край света. И понимала, что это не метафора…
Они уснули только под утро, утомленные страстными ласками и высоким накалом чувств. Проснувшись первой, Элен, опершись на локоть, любовалась своим любимым. Его мужественное лицо было спокойным и безмятежным. Неожиданно она заметила, что у него длинные, пушистые ресницы. Это они придавали взгляду его ярких серо-голубых глаз такую сексуальную притягательность. Внезапно она представила Жозефа мальчиком — светленьким, любознательным, добрым, всегда готовым на веселую шутку и розыгрыш. Как бы она хотела, чтобы их будущий сын был похож на своего отца! Элен очень нежно, почти не касаясь, провела кончиком пальца по наметившимся темно-русым усам и зарастающему подбородку. Едва коснувшись контура его чувственных губ, она вскрикнула. Ее палец оказался в крепких зубах Жозефа.
— Противный! Ты не спал! — воскликнула девушка.
— Я проснулся и затаился, чтобы не спугнуть твой пальчик. — Жозеф смеялся и осыпал поцелуями тонкий палец Элен.
Он перевернулся, и девушка оказалась под его мускулистым торсом. Он старался не придавить ее своим весом, но ей была приятна его могучая тяжесть.
— Все! — ребячливо сказал он. — Ты попалась. Я тебя не отпущу. И не буду слушать твои разумные доводы.
— Правильно, не слушай, — прошептала она. — Делай со мной все, что хочешь.
Он прильнул к ее полуоткрытым, зовущим губам, и они провалились в сладкую нирвану нежности.
Когда они поднялись со своего овечьего ложа, было около полудня. Теперь Жозеф проявил благоразумие и заговорил о необходимости выбираться из этой романтической снежной «воронки».
— Вставай, малышка, у нас мало времени, — сказал он. — Надо привести в порядок хижину и двигаться к перевалу.
— На завтрак осталось полплитки шоколада и половина термоса чая, — вспомнила Элен. — Ты, наверное, ужасно голоден. Тебе бы сейчас хороший кусок мяса для восстановления сил.
— Вот уж необязательно, — возразил Жозеф. — Силы мне придает твое присутствие. А мясо вредно. Говорю как врач.
— Видела я, как этот врач уплетал хорошие куски этого вредного мяса, — съехидничала девушка. — И в гостинице, и во всех ресторанчиках, которые мы с ним посещали на горе.
Элен быстро и ловко прибирала в хижине. Сложила аккуратно шкуры, поставила на полку-самобранку все, что вчера было снято с нее. На стол, придвинутый к окну, водрузила бутылку с оставшимся коньяком и немного сухофруктов. Сама она съела несколько изюминок, маленькую дольку шоколада, выпила полкружки чая. Остальной шоколад, горсть сухофруктов и полную кружку подвинула Жозефу, приводившему в порядок печурку, которая сослужила им добрую службу. Спасибо ей — она спасла жизнь пострадавшей девушке и дала уют двум влюбленным сердцам.
