Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу
— С тобой все в порядке? — спросила я, когда кашель утих.
— Д-д-д-да. Извини. Разговаривая с тобой, я грызла арахис, и кожурка застряла у меня в горле. Хлеба нет, так что приготовить на завтрак тосты я не смогла. В общем, по-моему, вечер прошел чудесно. Последний раз я была в Метрополитен-клубе еще маленькой девочкой.
— Да, обслуживание там хорошее.
— А что еще сказал Кеннет обо мне и о Скотте?
— Ничего. Разве мало? Ох, да, он считает, что ты тоже была великолепна.
— Правда? Ой, как ты меня обрадовала. А то я подумала было, что произвела на него плохое впечатление.
Она была в таком восторге, что я даже пожалела, что употребила это слово — «великолепна». В действительности Кеннет ничего подобного не говорил. Мне казалось, оно прозвучит нейтрально, а она, видно, решила, что иначе как с заглавной буквы его понимать не следует.
Джой — Мошенница Великолепная.
— Ну ладно, не пропадай, — сказала я, стараясь закончить этот разговор.
Опять пауза на другом конце. Я чувствовала, как она лихорадочно соображает. Ей не хотелось вешать трубку, не удостоверившись, что Кеннет поможет Скотту с работой. Ибо, видите ли, мне так повезло, что я живу на своей Семьдесят пятой улице, где стоят красивые дома и гуляют няни с колясками, в то время как она вынуждена изо дня в день видеть одних только нищих и наркоманов, дышать парами жидкости для выведения клопов, не говоря уже о том, что на завтрак ей приходится есть простой арахис.
Я молча ждала, а потом спросила:
— А сколько времени Франни будет еще читать рукопись Скотта?
— Неделю, — буркнула она.
— Ну, за это время он, может, и найдет что-нибудь.
— Человек его положения не в состоянии найти работу за такой короткий срок, — резко заметила Джой.
У нее сдают нервы. Лет десять назад она бы ни за что не позволила себе хоть чем-то выдать свое неудовольствие или отчаяние в подобной ситуации, если ей требовалось заманить в ловушку меня, да и вообще любую жертву.
Неужели Джой стала предсказуемой?
Если так, то скоро она превратится в обыкновенную побирушку (задолго до того, как ей стукнет пятьдесят). Я представила, как она, закутанная сверх всякой меры из-за вечных ознобышей на ногах, плетется по улице, бормоча себе под нос имена знаменитостей и волоча тележку с продуктами, и, должна признаться, эта картина доставила мне определенное удовлетворение. Однако я тут же устыдилась своих мыслей и отогнала их, подумав, что до этого Джой пока еще далеко. Нет уж, лучше представить, как она, благополучно женив на себе Скотта и переселившись вместе с ним в маленькую квартирку в трехэтажном доме в Куинсе, сидит летним вечерком на ступенях своего крыльца в окружении соседских ребятишек, зачарованно слушающих ее, и плетет бесконечное кружево сказки о тех давних временах, когда маленькие лягушки вроде нее превращались в немножечко порочных принцесс.
О нет, не этого я жажду.
Я хочу, чтобы она была мне обязана, бесконечно обязана.
Я хочу, чтобы теперь она служила мне.
Из того, что приводит меня в ужас, мне известно теперь по крайней мере одно. Боюсь, я не слишком добра. Боюсь, я жадна и злопамятна. Боюсь, что теряю к себе всякое уважение.
Если бы я была религиозна, я пошла бы в церковь, чтобы отогнать от себя греховные наваждения. Верь я в психоанализ я бы высказалась и забыла про все это. А если бы я умела писать портреты, я пошла бы в свою мастерскую и нарисовала Джой с клу ком змей вместо волос. Но я умею рисовать лишь фрукты, цветы и насекомых. Портреты я не пишу с той самой поры, когда в первый год своей жизни в Нью-Йорке ходила на занятия по рисунку с натуры в Студенческой лиге искусств.
Так как же поступает человек, которого посещают столь мрачные мысли о себе?
Если этот человек — я, то он, разумеется, совершает добрые поступки.
Глава восьмая
После того телефонного разговора несколько дней от Джой не было вестей. Это меня немного беспокоит. Может быть, она уже отказалась от мысли проложить дорогу к будущему счастью с моей помощью?
Сегодня, глядя как Кеннет одевается, чтобы идти на работу, я спросила его, как он расценивает молчание Джой.
— Наверно, Скотт еще не устроился на работу, и она стесняется звонить, — ответил он.
— Но Джой хочет, чтобы ты устроил его на работу, — сказала я.
Я плохо спала прошлую ночь и все еще валялась, завтракая в постели кофе и тостом.
Он включил фен, чтобы уложить назад свою мягкую светло-каштановую шевелюру, прекрасно сочетающуюся с теплым оттенком кожи его веснушчатого лица.
— Должна же она понимать, что архитектор не может дать рекомендацию человеку, занимающемуся маркетингом, к тому же едва знакомому.
— Ты не понимаешь ход ее мысли, — попыталась я перекричать гудение фена.
Он выключил его.
— А кого вообще волнует ход ее мыслей?
— Она думает, что ты обязан помочь ему, потому что обязан помочь ей, ведь ей грозит тюрьма.
— А мне какое дело до того, что ей грозит тюрьма?
— Несмотря на всю мою ненависть к ней, мне бы не хотелось, чтобы она кончила тюрьмой.
— Послушай, мне плевать на нее. — Он расстроился. Мои туманные бессвязные намеки привели его в растерянность. Он не глядя снял с вешалки галстук и завязал узлом. Широкий конец болтался ниже пояса.
— Дай-ка я тебе помогу, — сказала я, вылезая из постели и обвивая его шею руками.
Он отстранился от меня.
— Не надо, я сам.
— Послушай, на меня-то не надо сердиться. Я ведь не прошу тебя помочь Скотту. Я понимаю, это не в твоих силах, — сказала я.
— Вот и хорошо.
— В любом случае, можно сказать наверняка, что она прорабатывает и другие варианты. Наверно, переговорила уже с уймой знакомых на этот счет. Хотя из нынешних ее приятелей ты, пожалуй, самый преуспевающий.
— Да она едва меня знает. Мы ведь только-только познакомились.
— Ты прав. Выбрось из головы все, что я говорила. — Я поцеловала его в щеку.
— Ты не забудешь позвонить в чистку и узнать, будет ли готов к пятнице мой синий в полоску костюм?
— Да, родной, — я погладила его по руке.
— И закажешь на пятницу в «Кот-Баск» стол на шесть персон и позвонишь в Бриджхэмптон агенту по продаже недвижимости насчет того участка в два акра?
— Конечно, любовь моя.
— Значит, договорились. И обязательно узнай, далеко ли этот участок от океана. Я вернусь сегодня, вероятно, пораньше. Где-нибудь около шести.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Вовсе нет. Это не в моем характере.
— Послушай, мне нет дела до Джой. Я говорила просто так, ладно?
