Анатолий Чупринский - Мир Кристины
Нет, Майк не был груб. Он догадывался о состоянии Кристины. Потому обращался с ней отнюдь не так, как с предыдущими девицами. Был максимально осторожен и даже нежен. Но в какой-то момент он потерял голову. Напрочь перестал себя контролировать.
И Везувий взорвался.
Оглушительный грохот был слышен на многие сотни километров. Тучи пепла и град камней обрушились на город. Раскаленная лава отрезала жителям путь к спасению.
— Господибогмой!.. Господибогмой!.. — стонала Кристина.
Она оказалась в самом эпицентре землетрясения. Она лежала распластанная на земле в центре площади Помпей. Она сама была эпицентром. Была землей, которая содрогалась под чудовищными ритмичными колебаниями, идущими сверху, и откуда-то изнутри. Отовсюду. В ее воспаленном сознании яркие вспышки молний выхватывали одно за другим мгновения чудовищной катастрофы…
На фоне огненно-красной лавы, вытекающей из жерла Везувия, по узкой улочке, ведущей к площади, метались обезумевшие от страха люди…
Слева пронеслась колесница со сломанной осью, оставляя за собой только обломки. Седок еще старался удержать испуганных коней, но его молодая жена, сброшенная на мостовую, уже была убита смертельным падением…
Чуть в стороне молодая мать крепко обнимала и прижимала к себе двоих дочерей, в ужасе глядя на надвигающиеся потоки лавы…
Мимо, чуть не наступив на лежащую Кристину, двое юношей пронесли на руках своего отца, дряхлого старика…
Справа какой-то живописец с ящиком красок на голове, похожий на Карла Брюллова, оберегал прелестную молодую женщину, уже теряющую сознание…
Совсем рядом алчный старик, подбирал с мостовой, уже никому ненужное и такое бесполезное сейчас, золото…
Молодая чета, с прижавшимся к коленям матери ребенком, пыталась укрыться плащом от огненного пепла и града камней…
А земля под Кристиной все сильней и сильней колебалась, сотрясалась, вибрировала.
В чудовищно нарастающем ритме гибельного, вселенского катастрофического танца раскачивались и падали с крыш храмов скульптуры Богов…
Ритм колебаний все нарастал и нарастал.
— Господибогмой! Господибогмой! Господибогмой!
— Может, поцелуешь на прощание? — усмехнувшись, уже на пороге спросил Майк.
— Это лишнее, — твердо ответила она.
Как только за Майком захлопнулась входная дверь, и его шаги стихли на лестнице, Кристина защелкнула на собачку замок, прислонилась спиной к двери и с изумлением и страхом начала прислушиваться к себе.
Несколько секунд стояла в странном оцепенении.
Первая ночь с первым мужчиной в ее жизни не произвела должного впечатления.
Вот так!
Совсем не этого ожидала Кристина, когда мечтала, фантазировала об этом, когда в десятках вариантов представляла себе, как это произойдет, и что именно она при этом будет испытывать. Совсем не этого.
Все произошло как-то очень быстро и слишком примитивно.
Да, да! Точнее не сформулируешь, именно, примитивно.
Кристина не стала подходить к окну, не видела, как садится в свою уродливую машину Майк, не помахала ему рукой. Только когда услышала низкий гул отъезжающего джипа, она встряхнулась. Вошла в комнату, внимательно осмотрелась.
Потом начала педантично расставлять все по своим местам. Всех кукол, мишек, все книги, вазочки, шкатулочки. Этот непоседливый Майк с утра успел все предметы в квартире потрогать руками, рассмотреть со всех сторон и, разумеется, все поставить не на свои места. Не так, как они должны стоять. У каждой вещи в квартире Кристины свое точно определенное место. Импровизаций в этом вопросе Кристина не терпела.
Возвращая квартире прежний вид, вытирая несносную пыль, ежедневно невесть откуда возникающую, Кристина чувствовала, она освобождается от психологического давления Майка, от его мощного прессинга.
«Нет, нет!» — мысленно приказывала она себе. «Больше никаких встреч! Одной жить гораздо лучше. С этим типом можно, конечно, встретиться еще раз. Только один раз. И все! Может быть, два. Не больше. Сама не заметишь, как попадешь под его влияние».
Закончив уборку, Кристина подошла к зеркалу и внимательно осмотрела себя.
«Ничего мордашка!»
Потом взяла в шкафу свежее полотенце, вошла в ванную и второй раз приняла душ. Стоя под ниагарскими струями, Кристина мысленно прикидывала. Завтра, на худой конец послезавтра надо непременно сходить к Галине Петровне, подруге матери. Та работала в районной поликлинике. Надо на всякий случай ей показаться.
Кристина была очень чистоплотна. И слегка брезглива. Как домашняя кошка. Патологически боялась, каких либо последствий после первой ночи с первым мужчиной.
«Больше никаких встреч!» — мысленно повторила она приказ, готовя на кухне традиционный завтрак и параллельно наводя стерильную чистоту.
«Больше не звонить!» — пробормотал себе под нос Майк, втискиваясь в поток машин на Садовом кольце. «Сам не заметишь, как окажешься с хомутом на шее!»
И, разумеется, оба чудовищно заблуждались. Уже через час оба думали исключительно друг о друге. И мысленно постоянно пререкались.
Парадокс характера Майка заключался в одном, на определенном этапе жизни он стал наплевательски относиться к материальной стороне этой самой жизни. Вскарабкался на свою персональную Фудзияму, ну и ладушки. Что есть, то есть. Уровень среднего класса как-то поддерживался сам собой. Деньги были. Постоянно. Приличные деньги. Заказы шли косяком. Работа и вообще вся жизнь обрели некий автоматизм.
Любил ли он деньги? Да, нет. По большому счету, в отличие от всей своей тусовки, ему было глубоко наплевать на них. Разве только свобода. Деньги давали ощущение, пусть и ложное, обманное, но все же ощущение свободы.
Живопись? Страшно было признаться самому себе, но к ней стал равнодушен. К своей персональной живописи, во всяком случае. Где-то глубоко, в самом укромном тайнике души, в заповедной зоне пульсировал еще крохотный живительный родничок энергии, билась еще некая творческая жилка. Одно время Майк был уверен, все, точка! Он ремесленник, делец, профессиональный мазила. За что боролись, на то и напоролись. Родничок иссяк, творческая жилка биться перестала, атрофировалась за ненадобностью.
Но, нет! С изумлением и радостью и даже некоторым испугом, с момента встречи с Кристиной, он почувствовал! Родничок опять ожил, нервная жилка бьется все сильнее. А когда она совпадает с биением сердца, становится совсем как-то некомфортно. Хочется тут же сотворить нечто из ряда вон. И вовсе не в сфере живописи.
Стало быть, жив еще! Жив, Мишутка!
Свет единственного фонаря со двора шевелил тенями голых веток деревьев на потолке комнаты Кристины. Изломанные темные резкие линии складывались в причудливые абстрактные графические рисунки. И тут же распадались. Можно было бесконечно лежать на спине и разгадывать их смысл.
