Мария Нуровская - Другой жизни не будет
У него дрожала рука, когда он принимал от почтальона телеграмму.
Привожу маму самолетом, суббота, десять часов вашего времени.
Стефан Гнадецки.Не мог оторвать взгляд от подписи. Откуда она взялась под этим текстом? Только потом до него дошло, что Стефан Гнадецки — это не он, а его сын.
„Янка поехала проведать родителей, и остались мы одни со Стефанком. Стали, как прежде, засиживаться в кухне. Один раз смотрю, а виски у моего сына седые. Как Стефан рано начал седеть. Тоже работает без меры. Иногда неделями его дома не видно. Береги себя, сын, здоровье одно в жизни.
— Все так в жизни, — отвечает. — Одна мать…
И на этом закончил.
— Но дальше, дальше, — смеюсь я.
— Дальше не помню.
Смотрим в глаза друг другу.
— Деточка, — говорю, — ты уж больше за женой смотри, чем за мной. Она тебе больше готова дать. Такая вот тут нашлась. Американка, а сердце у нее, словно из Польши привезенное. Меня иногда даже удивляет, как это она нашего языка не понимает.
— Вот тогда бы негде было спрятаться.
Смотрю в окно, кого там Стефанек к нам ведет. Только фартук сбросила, волосы под платок — немытые. Они входят. Гость мне улыбается, как знакомой. И по-польски: приветствую вас после стольких лет расставания. А он для меня чужой.
— Ну, конечно, позабылось уже, как шефа спасали? Еще чуть-чуть, и в одних носках по улице бы гулял.
— Ой, действительно. Пан Славек?
— Малиновски Славомир, к вашим услугам, уважаемая пани жена воеводы, — шофер вашего мужа.
— Что привело вас в эти далекие края?
— А то же, что и вас, к дочке приехал. Первый раз на улицу вышел и вижу — шеф в лимузин садится. Только какой-то помолодевший. Я подскакиваю. Пан Стефан Гнадецки? Он подтверждает. Ну и выяснилось, что это сын. Вот так случай. Гора с горой не сходятся, а тут на тебе.
— Присаживайтесь, пан Славек. Я сейчас что-нибудь поесть сделаю.
— Я сыт, дочка меня, как обезьяну, бананами напихивает.
— А что дочка тут делает? Замуж вышла?
Одна она, рассказывает, у людей убирается, очень довольна. Она химик, магистр. Я бы этого не вынес, а дочка считает, что, по крайней мере, она свободный человек. Ее жизнь, ее право. Я бы хотел о вас узнать. А что я, ничем не занимаюсь, сижу при сыне. Скорее, я при мамочке, смеется Стефанек. Такой вежливый с гостем. Аж меня за сердце взяло. Обычно он плохо к людям относится, с ходу каждого отталкивает. Такое мнение о нем, что невоспитанный. Просто хам. Одна женщина мне прямо в глаза так и сказала, я только голову опустила. А тут, Бог ты мой, прямо стелется перед гостем. Сидит с нами и не думает идти наверх. Даже позволил мне рюмку водки выпить, только на сигарету не согласился. Но и пан Славек не курит, деликатный человек. Таким я его помню, видно, ничуть не изменился. Разговариваем о том, о сем.
— Такой женщины, как свекровь ваша, второй уже не найдешь. — И обращаясь к Стефанку: — Крови вашей матушке попортила, а пани Ванда такой человек, комара не обидит.
— Ай, — говорю я на это, — больше всего она себе навредила.
— Да, что уж, пусть земля ей пухом будет.
— Разве она умерла?
— Да, — сказала пан Славек. — добрый десяток лет назад. Молодой из жизни ушла, а хорошо выглядела. О той дороге в лесу и о том ее танце забыть не могу. Еще немного, и авария бы случилась, а я большое начальство вез. Сразу бы меня госбезопасность схватила, и не спрашивали бы ни о чем.
Не люблю на себя смотреть, наверное, от обиды, что столько во мне терпения. Другая уже давно могла бы в свет выйти, я же только в своих мыслях сижу. А жизнь проходит.
Негритянка, которая к нам приходит убираться, заболела. Стефанек говорит, может, дочку пана Славека пригласить. А я считаю, как-то глупо, что пани магистр с щеткой и тряпкой у нас по дому бегать будет. Ее можно на кофе пригласить, а не работу такую предлагать. Но он мне на это, что тогда пусть грязно будет, а если сама дотронусь, то надолго запомню. Тут же химичке позвонит. Он свое, а я свое. Нужно все-таки дом в порядок привести. Завязала платочек на голове и за пылесос. И так сразу внутри меня повеселело. Словно в нашей первой со Стефаном квартире убиралась. Хожу, что-то себе напеваю. Перерыв устроила, ноги на стул, сигарету в рот. Курю, и сердце бьется, как у молодой. Потом за зеркало взялась. И неожиданно лицо свое изменившееся заметила. Удивившись, платок сняла и вместо светлых волос седые по бокам увидела. Не блестящие, а тусклые и ломкие, как сено. Ну вот, и я к своим мужчинам приближаюсь.
Вижу, между молодыми что-то случилось. Стефанек еще меньше, чем всегда, разговаривает. Янка как только отвернется, уже рукой к глазам тянется — слезы вытирает. Я решила не вмешиваться, сама на себе испытала, как это бывает, когда третий между двумя встревает. Грустно стало в нашем доме, каждый своими дорожками ходит и, похоже, не скоро они пересекутся. Я по-тихому сигареты курю и жду, когда туча уплывет. Только для этого не ветер требуется, а целый ураган. Ну, вот он и начался.
Стефанек на машине на работу поехал. А Янка где-то около десяти спускается. Ставлю кофе перед ней и гренки, а она голову рядом с тарелкой положила и в плач. Я решила: скажет — выслушаю ее, не скажет — ничего спрашивать не буду. В конце концов поднимает голову и говорит: сначала меня не хотел, а теперь нашего ребенка. И я уже знала, что ждет меня разговор с сыном.
Сидим вдвоем за столом на кухне, смотрим друг на друга. И глаза у обоих нехорошие.
— Кто же ты такой? — спрашиваю.
— Маленький поляк, — отвечает со своей этой усмешкой.
— Сейчас не до шуток.
— А кто шутит. Ты, мамочка, сама меня учила: знак у тебя — орел белый. Правильно говорю?
Я только головой киваю.
— Ты, мама, понять не хочешь, что не гожусь я для всего этого. Такой человек не должен создавать семью. Для меня самое важное — работа. Жена — это большая ошибка. А уж ребенок…
— А если бы я так же думала?
— Я бы ничего против не имел.
Заметил, наверное, как лицо мое изменилось после слов таких — сразу заговорил по-другому:
— Но ведь маленький ребенок в доме — это почти как французская революция вместе с первомаем. И ты во всем этом. Тебе профессор сказал, что ты гранату в кармане носишь.
— А ты ее в руке держишь.
И чувствую, будто бы огонек во мне вспыхнул, слабенько горит, колеблется, но я тепло его ощущаю. Внук — мой и Стефана. Несмотря на то что уже два раза бабкой стала, я впервые так переживаю. Как будто эта новая жизнь должна меня со Стефаном, мужем моим, соединить. Не через детей, а через внука или внучку, которая родится, любовь наша продолжится. И первый раз меня по-настоящему поразила мысль, что могу не успеть и нити моей жизни не хватит, чтобы мне ребеночком натешиться.
