Эллина Наумова - Постель и все остальное
– То есть приходил.
Он был обычным мужчиной и после тридцати пяти начал сентиментально воспринимать такие признания. Пусть теплого чувства хватало ненадолго, но благодарный поцелуй женщине Арсений дать успевал. Ирина потерлась носом о его плечо и разжала кулаки, в которых сжимала лацканы.
Арсения по пути к машине донимало ощущение, будто папа, как в детстве, играл с ним в догонялки.
– Женя, поддайся Арику. Разве пристало взрослому мужчине соревноваться с ребенком? Что ты носишься на полной скорости! – возмущалась мама.
– Пусть рассчитывает мою траекторию, кидается наперерез, тогда я, конечно, поймаюсь. Должна же голова помогать слабым ногам. Я учу его основам стратегии, не мешай, – говорил запыхавшийся отец.
– Нельзя научить, не объяснив и не показав, Женя. Смотри, он опять ушел играть кубиками. Можешь бегать один.
И вот свершилось. Папа объяснил, что Ирина и Татьяна – суть дворняжки, одна с претензиями, вторая – без, чем ему и мила. А затем показал, как легко обе отзываются на свист. Ирина инстинктивно. С Татьяной, конечно, не наверняка. Но если она по-прежнему кропает тексты, то вряд ли откажется подхалтурить в рекламе. А сын завалился в койку со своей подчиненной, теперь уже осознанно. Хотя собирался просто узнать телефон ее подруги. И не догадался бы сам тайком заглянуть в список имен мобильного. Такого учи – не учи… «Я не склонен к абстрактному мышлению, папа. Я увязаю в конкретике. Какой из меня стратег», – подумал Арсений. Он не намеревался больше встречаться с Ириной в одной квартире и в одной постели. И связываться с Татьяной тоже. Тут его осенило. Ненормальная сценаристка, услышав заманчивое предложение отца, может созвониться с бедовой подружкой юности и пуститься в воспоминания о том, как впервые увидела ее шефа в подъезде. Упомянет Арсения. И включит безжалостный свет в темной от страха потерять работу голове Ирины. Тогда придется разыгрывать муки узнавания. И делать вид, будто он совершенно запамятовал, как однажды к нему через балкон проникла женщина и легла спать рядом. «Надоели эти дурацкие хитрости. Плюнуть на обеих баб немедленно. Отдыхать, – велел себе Арсений. И себе же по жаловался: – Утомили».
А Ирина, убирая со стола, витала в прошлом. Пару лет назад у нее был настоящий роман с обеспеченным веселым парнем. Думала, поженятся, но, как обычно, не сошлись характерами. Она сообразила, что он эгоист, он – что она эгоистка. И разбежались на поиски жертвенных натур. Но тогда, в Варшаве, они сидели за ресторанным столиком у окна. Давно царил вечер, но не роскошно, а давяще. Лил непроходимый дождь, и городские огни отражались в асфальте. Эти отражения были четче и ярче, чем их размытые тусклые оригиналы. На улицу не торопились, и разумный официант спросил, не выпьют ли господа еще. «Принесите что-нибудь по своему выбору», – заказал ее спутник. Он принес нечто желтоватое. Ирина отхлебнула, презрев соломинку, одобрительно кивнула и поинтересовалась: «Как этот коктейль называется?» – «Великолепная Ирэн», – ответил официант. Они смеялись, будто школьники на взрослом фильме. Потом сутки из гостиничной кровати не вылезали. Ведь любимый мальчик со дня знакомства называл Ирину Ирэн! Случайно. Прекрасно. Ту историю она тоже назвала мистической. Но как же давешняя отличалась от сегодняшней. «Кажется, я впервые чего-то добилась через постель, – подумала Ирина. – Нет, если тебе на роду написано быть доверенным секретарем с российской обязаловкой приправлять работу сексом, то ты свое предназначение выполнишь, даже будучи замзавначальника отдела».
Глава 7
На вечеринке, в порожистом течении которой когда-то исчезли ключи, зашел разговор о возможностях: не потеряй мы семьдесят лет на социализм… И тогда еще вменяемый хозяин, из банальной мужицкой ревности ненавидящий поколение молодой жены, зло крикнул:
– Ну, и где бы вы жили и кем бы вы были, потомки крепостных крестьян и мелких лавочников? Кем были бы ваши родители, не казни, не вышли большевички тогдашних хозяев жизни? Думаете, получили бы образование и разбогатели? Ха-ха! Тут каждый революционер последней волны тоже свергал коммунистов, чтобы вне их идеологии обязательно преуспеть. Он жаждал свободы творчества и свободы рынка. Много их преуспело на рынке? Не-е-ет, вечные детишки. В человеческом обществе есть избранные. Вот они исполняют свое предназначение при любом строе, любой власти и любыми средствами.
Произнося эту речь, хозяин брызгался слюной и часто прихлебывал из вместительного стакана бесцветную жидкость. Все принимали ее за минералку. Но, судя по тому, что, окончив говорить и пить, он гордо удалился и заснул беспробудным сном, там была водка. Танька, услышав про избранных, почему-то сошла с лица, напряглась, впала в глубокую задумчивость и скоро начала буянить, требуя, чтобы ее выпустили из квартиры. Ирине же было все равно: мало ли теорий, объясняющих, почему одни в шоколаде, а другие в дерьме по уши. Ее больше заинтересовал модно одетый парень с универсальным лицом киногероя. Правда, теперь красавцев на экраны не пускают, чтобы обычные не очень страдали. И зря – девчонки, насмотревшись на идеал, меньше будут унижаться перед всякими. И старушки, отказывающие себе в мыльных операх, чтобы «зрения до смерти хватило», ради такого рискнут остатками здоровья. Дискриминация! Мужчинам продолжают в мелодрамах показывать красоток. Дескать, разве они поверят, что можно до смерти влюбиться в мартышку. У них – кино, а у женщин – как в жизни – лишь бы человек был хороший. Об этом Ирина начала думать недавно. А тогда народ возмущенно загалдел вслед ушедшему цинику, и породистый юноша как-то авторитетно сказал:
– Не заморачивайтесь вы этой чушью. Важно другое. Если бы всемирная, всеобщая, подчеркиваю, история пошла иначе, нас бы не было. Именно нас, род человеческий, конечно, не прервался бы.
Наверное, не будь философ столь эффектным внешне, Ирина и на его слова не обратила бы внимания. Ее тогда больше занимало, почему не явился бойфренд Костя. Но раз уж вслушалась, то дала себе труд припомнить, в какие годы, где и как знакомились друг с другом ее пра– и просто бабушки и дедушки, мама и папа. Парень не лгал – их уносили навстречу друг другу обстоятельства – чаще войны и голод. Но и желание поразвлечься тоже. Одна барышня упросила батюшку взять ее в Москву на торжества по случаю коронации государя императора – хоть одним глазком посмотреть. Там на нее во все глаза посмотрел сын батюшкиного университетского товарища. Нет, все чинно и пристойно было, но могло ведь и не быть, останься она в Нижнем. А один римский юноша в начале двадцатого века приехал с театральной труппой, да так и не вернулся на родину, чем обеспечил русским потомкам италийские корни. Ирину с детства терзал комплекс упущенных возможностей: бабушка говорила, что отказала богатому и вышла замуж за бедного, который таким и остался; папу звали в аспирантуру, но он распределился на завод. Вот если бы они не прощелкали, и самим было бы хорошо, и детям… Таких претензий к близким у Ирины накопилось много – они жили неправильно с потрясающим упорством. А тут мгновенно сложились добрые отношения с прошлым. В какой-то мере все на свете веками происходило для того, чтобы она родилась. Так мило со стороны пращуров. Дальше в рассуждениях и настроениях она не пошла. Давно решила, что для углубленных теоретических занятий человеку дана старость. Терпеть не могла дедов и бабок, которые не заметили разницы между своим рассветом, полуднем и закатом. И зажила, как все, создавая проблемы и решая их. Ирина была сама себе психотерапевтом. Но никогда не бралась спасать других выстраданными методами.
