Морин Мартелла - Девушка хочет повеселиться
— Я не говорил, что она обкуривалась до одури.
— Ты только глянь на этот снимок! Разве нормальный человек наденет на себя такое?
— В семидесятом году это был последний крик моды.
— Это не она!
— А если и она, какая разница? Почему ты так кипятишься?
— Потому что… потому что я знаю ее и понимаю, на что ты намекаешь. Ты хочешь сказать, что она была хиппи, наркоманкой, спала с кем придется и родила ребенка, которого стыдилась. Вот почему она его бросила. Так вот, она не сделала бы ничего подобного. Во всяком случае, по до… по доброй воле. — Я начала заикаться, чего не делала с дошкольного возраста. — Она… она на это не способна.
— На что не способна? На то, чтобы спать с кем угодно? Или на то, чтобы бросить ребенка?
Я тяжело вздохнула.
— Тебе этого не понять. Она может быть кем угодно, но при этом останется леди. Изысканной. Утонченной. И кроме того… кроме того, она очень предана своим детям.
— Ты хочешь сказать, тем детям, которых она не бросила? — насмешливо посмотрел на меня Джерри.
— Зачем ты пытаешься причинить мне боль?
— Я пытаюсь не причинить тебе боль, а защитить тебя от этих людей. Я знаю эту породу. Когда нужно, они разыгрывают из себя либералов. Одеваются по последней моде. И даже притворяются хладнокровными. Но если попробуешь встать им поперек пути, тут же поймешь, из какого теста они сделаны. И бьюсь об заклад, это тебе не понравится.
Если бы он знал… Миссис Бичем не нужно было притворяться хладнокровной. Температура ее тела никогда не превышала минус десяти. Настоящая женщина-айсберг.
— Джерри, сделай мне одолжение. Брось это дело! — выпалила я.
— Бросить? Ты сама хотела, чтобы я провел расследование. Сама пришла ко мне за помощью.
— А теперь прошу прекратить его. Откуда я знала, что оно станет твоей манией?
— Моей манией?
— А как же еще это назвать? Ты звонишь мне днем и ночью и спрашиваешь: «Как успехи? Что нового ты узнала?»
— О господи! Я думаю, тебе лучше уйти. — Джерри поднес к губам стакан с виски.
— Извини, Джерри. Просто от этого… копания в ее жизни… во рту остается мерзкий привкус. Мне это не нравится.
— Я с самого начала предупреждал, что могу раскрыть то, что тебе не понравится. Но не делай из меня подонка. Что ты на меня набрасываешься?
— Я не набрасываюсь на тебя, — пошла я на попятный. — Просто с меня достаточно. Спасибо за то, что ты раскапываешь ее прошлое, но пора положить этому конец. В последние три недели я ощущаю постоянную головную боль и тошноту. Меня тошнит от этого притворства.
— Тогда перестань притворяться. Скажи ей, кто ты такая.
— Скажу.
— Когда? Чего ты ждешь?
— Хиппи? — Меня снова разобрал смех. — В жизни не слышала большей чуши!
— Хочешь сказать, что она святая благородного происхождения?
— А ты в это не веришь?
— Послушай, если моя профессия чему-то и учит, так это тому, что святых не бывает.
— Нет, бывают! Ты просто общаешься не с теми людьми!
— Можно подумать, что в последние недели ты общаешься с кем-то другим.
Я тупо уставилась на него.
— Энни, ты ужасно выглядишь. И ничем не напоминаешь ту чудесную девушку, с которой я познакомился на обручении Фионы.
— О, прости меня за то, что я не «мисс Вселенная». Ты уверен, что не спутал меня с Фионой? Это она веселая, красивая блондинка! А я — серая мышка с жидкими русыми волосами. Из тех, кого никто не замечает.
— Я тебя заметил. — Он смотрел мне прямо в глаза. Я потянулась за сумочкой.
— Энни, ты потеряла весь свой шарм и волю к жизни. Шарм? Это еще что? Как он смеет говорить мне комплименты, а потом опускать с небес на землю?
— Спасибо, Джерри. Любой девушке лестно услышать такое. Что она похожа на ведро с помоями.
— Я не говорил этого. Не выворачивай мои слова наизнанку.
— Ничего я не выворачиваю. Ты сам сказал, что я потеряла шарм и волю к жизни.
— Я говорил, что жизнь на Хейни-роуд не доведет тебя до добра. Теперь ты меня понимаешь?
Конечно, он был прав. Но я была не в том настроении, чтобы признать это. Я взяла пробковую салфетку, мокрую от пива, и начала проделывать в ней дырки, вызвав гнев тучного бармена, который не догадывался, что усы а-ля Сапатаnote 3 вышли из моды еще в шестидесятых.
— Энни, ты сердишься на меня?
Я отколупнула ногтем большой кусок пробки и положила его на стойку. Пусть только бармен попробует что-нибудь сказать!
— Я сержусь на самое себя.
— Не надо. В этой истории ты сторона пострадавшая.
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, по-видимому, праведный судья и в самом деле был настоящей скотиной.
Я шлепнула изувеченную салфетку на стойку.
— Ты же сказал мне, что он был уважаемым человеком!
Джерри кивнул.
— Может быть, коллеги его и уважали. Но в управлении полиции придерживались другого мнения.
— Я не хочу этого слышать. Ты намекаешь, что он брал взятки?
— Утверждать не берусь. Однако в полиции его терпеть не могли.
Я перевела дух и засмеялась.
— Это меня не удивляет. Рози говорила, что он был старым ворчуном.
— Он был законченным подонком.
— Судья Верховного суда? А ты ждал чего-то другого?
— Нет. Но она вышла за него замуж. И была с ним до самого конца. С человеком, который был законченным подонком. Как по-твоему, что это может значить?
С меня было достаточно.
— Я должна идти. Миссис Бичем купила билеты на благотворительный спектакль в театре «Эбби». Я иду с ней, — сказала я, стараясь говорить ровным тоном.
Но я забыла, с кем имею дело.
— Бедная Энни, прими мои соболезнования. Но я тебя предупреждал. Говорил, что жизнь у Бичемов будет не сладкой. — Джерри усмехнулся, однако тут же вновь стал серьезным и нахмурился.
— Что? Что еще? — с трудом выдавила я.
— Я думал, ты больше не хочешь меня слушать.
— Говори, не томи душу!
— Клара Бичем была второй женой судьи. До того он был женат. Кажется, когда они поженились, Клара была беременна. Во всяком случае, так утверждала моя информаторша, пока не проглотила язык. Но Франческа, считающаяся их единственным совместным ребенком, родилась лишь два года спустя. Разве это не любопытно? Даже слоны вынашивают свое потомство меньше.
Шок был так силен, что я онемела.
— Энни…
— Пе… Пенелопа и Джейми? Они… она не их мать?
— Нет. Их мать умерла, когда они были маленькими. Значит, в моей физической тяге к Джейми не было ничего незаконного. Конечно, если моим отцом был не судья. В противном случае мы бы приходились друг другу единокровными братом и сестрой. А эта нахальная воображала Франческа была моей единоутробной…
— Думаешь, моим отцом был судья? Джерри не ответил.
