Кристин Ханна - Разные берега
– Это само собой. Сейчас ты начнешь говорить, что был так занят, что даже не смог перезвонить и поговорить о моих планах уйти из команды по плаванию.
– Детка, прости меня. Я собирался это сделать. Но здесь просто какой-то сумасшедший дом. Я работаю по пятнадцать часов в сутки.
– Поэтому-то тебя, наверное, и не было дома, когда я звонила вчера в два часа ночи. Ты, очевидно, был на работе.
Слава богу, что он разговаривал с ней по телефону. Джек почувствовал, как его лицо заливает краска стыда.
– Я принял снотворное. Понимаешь, в последнее время я плохо сплю без мамы.
– А я даже и не знала, что ты по ней скучаешь. Ты никогда об этом не говорил.
– Я... я действительно скучаю по ней.
– Ну так вот, мы со Стефани придумали такой план. В пятницу утром мы прилетаем в Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди. Ты нас встречаешь, и мы все вместе на три дня летим к маме в Орегон.
– Что?
– У мамы ведь день рождения. Надеюсь, ты об этом не забыл?
Черт побери!
– Нет, конечно. Я как раз собирался лететь к ней на выходные, но тут на работе возникло срочное дело...
– Даже не продолжай. Никто не умрет, если на пятницу ты возьмешь выходной. Ты же, папочка, не кардиохирург, ты всего-навсего работаешь на телевидении.
Вот влип, подумал Джек.
– Ты права, – сказал он потускневшим голосом.
– Ты ведь сможешь встретить нас в аэропорту? А билеты мы сами купим и расплатимся за них твоей карточкой.
– Да, конечно.
– И еще, папа, это должно быть для мамы сюрпризом. Так что ничего ей не говори, договорились?
Джек закрыл глаза.
Да, это уж точно будет для нее сюрпризом.
Элизабет с Анитой не спали допоздна, все никак не могли наговориться. Эти женщины прожили бок о бок практически всю жизнь, а оказалось, что они совсем не знают друг друга. К своему изумлению, они обнаружили, что у них много общего.
Утром, после завтрака, они пошли погулять по пляжу и продолжили разговор. Стоял чудесный весенний день, ярко светило солнце.
Позже, когда Анита прилегла отдохнуть, Элизабет съездила в город за продуктами и вернулась после обеда.
Анита стояла на крыльце, любуясь океаном. На ней было длинное белое развевающееся платье и чудесной вязки коралловый свитер.
Элизабет почувствовала вдохновение:
– Можно я напишу твой портрет?
– Ты хочешь меня рисовать?
– Я недавно снова занялась живописью. И если ты согласишься...
– Я могла бы сесть вон на то бревно, рядом со скалой. Элизабет обернулась. Бревно, лежавшее в конце участка, подходило просто идеально: за ним, насколько хватало глаз, открывались бескрайние океанские просторы. Она взглянула на Аниту:
– Оставайся здесь. Я сейчас вернусь.
Она поспешила в дом и подготовила все свои принадлежности. Через пять минут она уже была на улице.
Элизабет поставила мольберт и оглянулась в поисках Аниты. Та стояла рядом с бревном, спиной к Элизабет. Предзакатное небо над серебристой гладью океана было расцвечено всеми цветами радуги.
– Не двигайся! – воскликнула Элизабет.
Она действовала инстинктивно. Казалось, она никогда не писала с таким увлечением – смешивала краски, наносила мазки, пытаясь схватить всю красоту этой сцены.
Элизабет работала как одержимая до тех пор, пока последний луч солнца не скрылся в океане.
– Ну все, Анита, – сказала она. – На сегодня хватит.
В сумерках казалось, что Анита стала меньше ростом. И тут только до Элизабет дошло, как много она требовала от этой хрупкой пожилой женщины.
– Извини меня. Ты, наверное, страшно устала стоять.
– Я наслаждалась каждой минутой, закат был просто великолепен.
– Ты, должно быть, умираешь от голода. Лично я – да. Пошли в дом.
Анита взглянула в сторону мольберта:
– Можно посмотреть, что получилось?
– Нет, – тут же резко ответила Элизабет, а потом поправилась: – Извини, я имела в виду, пока еще рано смотреть. Ты не обиделась?
– Конечно, нет, дорогая.
Элизабет отнесла холст в дом и поставила его в кладовку, чтобы высохла краска.
– Ужин скоро будет готов, а пока пойди-ка наверх, прими горячую ванну.
– Ты читаешь мои мысли.
Элизабет накрыла на стол, быстро сделала салат с курицей и позвала Аниту. Когда ответа не последовало, она поднялась на второй этаж и увидела, что Анита сидит на краешке кровати с маленькой подушкой, по краям украшенной кружевами, в руках.
– Анита, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?
– Не беспокойся, со мной все в порядке. Просто вспомнила, как твой папа уговаривал меня научиться вязать крючком, а я вот так и не научилась. Жаль, ведь вязание такое женственное занятие.
Подушка была одной из тех немногих вещей, которые остались от матери Элизабет. Она часто пыталась представить себе, как мать сидит в кресле и вяжет что-то из ярких ниток, НО перед глазами всегда возникала черно-белая фотография молодой женщины, строго, без улыбки глядящей прямо в объектив.
Анита подняла голову. Ее лицо было бледным, в глазах стоили слезы.
– Эту подушку сделала твоя мама, – сказала она. – Я помню, как в тот день, придя постричься, она сидела и все время вязала.
– Я иногда пытаюсь представить, какой она была.
Анита положила подушку на кровать, встала, взяла Элизабет за руку и подвела ее к зеркалу.
– Когда я в первый раз увидела ее, я подумала, что это самая красивая женщина на свете.
Анита убрала волосы Элизабет со лба и сказала:
– Ты – ее копия.
Еще девочкой Элизабет часами разыскивала среди семейных фотографий мамины, но нашла всего несколько штук.
Оказывается, она не там искала. И никто ей об этом не сказал. Надо было просто посмотреть в зеркало.
– Спасибо тебе, Анита, – сказала Элизабет дрогнувшим голосом.
Страдая от похмелья, Джек с трудом разлепил глаза и заставил себя дойти до душа. К сожалению, горячая вода не могла избавить его от мук совести. Эту ночь он опять провел с Салли.
Ему бы очень хотелось думать, что ничего особенного не происходит, что это так, ерунда. Но в глубине души он знал, что это неправда. Разлука с Элизабет не давала ему права спать с кем угодно. Если бы Джек узнал, что его Птичка изменила ему, он бы убил того наглеца.
Она уже прощала его раньше, но это было много лет назад, они оба с тех пор сильно изменились. Джек совсем не знал, как бы она прореагировала на этот раз. Она стала такой независимой и непредсказуемой.
Джек только начал бриться, когда зазвонил телефон. Все еще голый, он пошел в спальню и снял трубку:
– Алло.
– Ал-ло, папочка, – с возмущением выдохнула Джеми. – Говорила же я тебе, что он еще дома. Он забыл про нас, – продолжала она, обращаясь уже к сестре.
