Инга Берристер - В омуте любви
— Может, мне и впрямь следует сделать твоему родственнику небольшой заказ. В конце концов ты… отлично справился.
Санди понимала: ее поведение переходит все мыслимые границы, но какая-то неумолимая сила подстрекала ее на дурацкие выходки. Инстинкт самозащиты предупреждал, что нужно использовать любую возможность, чтобы удержать Джанфранко на расстоянии, не дать ему преодолеть разделившую их пропасть.
— Боже мой, не могу поверить, что ты действительно это сказала! — с неожиданной яростью произнес он.
— Повторить? — язвительно предложила Санди.
— Так ты не любишь меня?
— Нет. Я не люблю тебя, — отважно солгала она.
Наступила долгая, мертвая тишина. Наконец Джанфранко тусклым голосом произнес:
— Понимаю.
Не глядя на Санди, он принялся одеваться и, закончив, сухо сказал:
— В таком случае, наверное, мне лучше отвезти тебя обратно в отель.
— Да, неплохая идея, — согласилась она.
— На что любуешься?
Джанфранко даже не шелохнулся, когда мать приподнялась на цыпочки и поверх плеча сына взглянула на фотографию, от которой он не отводил глаз.
Лицо миссис Грассо опечалилось, по нему пробежала тень — она узнала, кто изображен на снимке.
— Никак не можешь забыть ее.
Слова эти прозвучали не вопросом, а утверждением. И Джанфранко просто кивнул в ответ, убирая фотографию Санди обратно в нагрудный карман.
— Бедняга, как мне жаль тебя, — сочувственно произнесла миссис Грассо.
— А уж мне-то как жаль, — отозвался он.
Мать Джанфранко прекрасно знала все перипетии встречи своего сына с Александрой Маккеллерс в Венеции и дальнейшего развития событий — тот сам рассказал ей все. Месяц спустя после возвращения в Лондон он возглавить кафедру современной экономики в Оксфорде. Должность эта была весьма престижной, и миссис Грассо считала, что никто не заслуживает подобных почестей больше, чем ее любимый единственный сын.
Но скоро ей стало ясно: сам он вовсе не испытывает особого счастья. В ответ на расспросы встревоженной матери Джанфранко нехотя поведал, что по уши влюбился в женщину, которая не отвечает ему взаимностью. Последнее утверждение, естественно, вызвало у миссис Грассо инстинктивный протест. Да может ли найтись такая дура, которая не полюбит ее замечательного — второго такого и не сыщешь — сына?!
При других обстоятельствах подобная реакция, пожалуй, изрядно позабавила бы Джанфранко. Его мать никогда нельзя было назвать чрезмерно опекающей.
Напротив, именно она научила сына ценить свою независимость так, как они с отцом ценили свою. Любить кого-то, всегда твердила она, — значит признавать за любимым человеком право самому выбирать, как жить.
Впрочем, одну подробность Джанфранко утаил-таки от матери. Он не сказал, что они с Санди стали любовниками, а точнее, как цинично выразилась его партнерша, занимались «просто сексом». Это было слишком личное, чтобы обсуждать с кем-то, пусть даже с самым близким человеком. Правда же заключалась в том, что, если даже Санди всего лишь занималась с ним «просто сексом», он-то со всей определенностью любил ее. Любил и вкладывал все сердце, всю душу в каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждую ласку, что дарил ей.
Как теперь, так и тогда Джанфранко никак не мог поверить, что Санди всерьез выдвинула против него столь дикие обвинения. На следующий день после того, как оставил Санди в отеле, Джанфранко примчался снова, горя желанием увидеться с ней. Но узнал, что она уже выписалась и уехала, не оставив никакого адреса.
Отнюдь не сразу Джанфранко нашел в себе силы вернуться домой и смириться со случившимся. Он уже потерял счет часам, когда ему приходилось бороться с искушением усесться в машину, добраться до Хитроу, а оттуда долететь до Дублина и направиться прямиком в Нейс. Там найти беглянку, увидеться с ней, потребовать объяснений… молить предоставить ему второй шанс.
Однако гордость и самоуважение всякий раз удерживали его. Если Санди не любит его, у него нет никаких прав преследовать ее. Но почему же тогда она отвечала ему со столь пылкой страстью?
— Знаешь, дочка Аннабел Патридж вернулась из Парижа. Вот уж хорошенькая стала, просто красавица. Я ее видела, когда заезжала к ним в гости. Помнишь, как она бывало на тебя заглядывалась?
Джанфранко покачал головой.
— Отличная попытка, мам, но, боюсь, не сработает. Разорванную артерию лейкопластырем не заклеишь.
— Почему бы тебе тогда не съездить к этой девушке. Поговорить еще раз…
— неожиданно посоветовала миссис Грассо.
Джанфранко снова отрицательно мотнул головой.
— Это бессмысленно.
Не мог же он сказать матери, что подобный поступок, во всяком случае в его глазах, был бы равносилен тому, чтобы навязываться Санди. А кроме того, вряд ли у него хватило бы мужества снова увидеть в ее глазах то же выражение, что стояло в них в тот вечер. Джанфранко до сих пор просыпался по ночам от кошмара. Упасть с высот, которых они оба, как он свято верил, достигли, в ту бездну, в которую Санди отправила его простым «я не люблю тебя»… Нет, это слишком тяжело, второй раз на такое добровольно не пойдешь.
— Что ж, тебе лучше знать, — вздохнула миссис Грассо. И добавила, желая сменить тему:
— Ах да, чуть не забыла, звонила Эугения и поздравляла тебя с новой должностью в университете.
Джанфранко равнодушно кивнул.
— Передай ей мою благодарность. И что еще она рассказывала? — из вежливости поинтересовался он.
— Так, много всего разного. Жалела, что вы мало общались. Да, знаешь, она сообщила, что недавно накрыли шайку преступников, которые ограбили музей стекла в Мурано и использовали украденные предметы как приманку для доверчивых иностранцев. Показывали им подлинники и обещали прислать точно такие же — за наличные, разумеется. А потом отправляли самое что ни на есть завалящее барахло. Вся эта история привлекла ее внимание потому, что ей казалось, что кто-то хотел проникнуть и на виллу в Виченце. Уж не с этой ли целью?.. Ради всего святого, куда ты?
Плавное повествование миссис Грассо оборвалось встревоженным возгласом Джанфранко внезапно сорвался с места и заспешил к двери.
— Джанфранко!
Но сын уже не слышал ее.
Торопливо выводя мощный «ягуар» из гаража и включая зажигание, Джанфранко старался переварить услышанное. Почти машинально вырулил на улицу и прибавил газу. А что, если Санди попалась на трюк, который только что описала ему мать?
Джанфранко жил в пятнадцати минутах езды от родителей. И вскоре уже свернул на подъездную аллею, ведущую к небольшому уютному особнячку.
— Какая красота! — воскликнула мать, впервые приехав к нему в гости. — Но для холостяка слишком уж просторно.
