Ольга Строгова - Любовь приходит дважды
Нет, правду говорят, что все бабы – дуры.
– Риск достаточно велик, – произнес он вслух, – и для ребенка, и для вашего здоровья. Что касается ребенка, то сказать что-нибудь более или менее определенное мы сможем лишь после ультразвукового обследования… Где-то через месяц-полтора, а тогда делать аборт уже поздно.
Да и зачем вам это надо, в вашем-то возрасте? – спросил он со всей возможной мягкостью, заметив, что у больной задрожали губы. – А операцию мы вам сделаем в лучшем виде, не сомневайтесь. Ничего и почувствовать не успеете, а через два дня будете уже дома. И живите себе в свое удовольствие, радуйтесь жизни, безо всяких помех!
Больная пробормотала что-то так тихо, что он снова не расслышал, но угадал – по бледности низко опущенного лица, по дрожанию пальцев.
– Ну конечно, подумайте, – согласился он великодушно, – у нас есть еще в запасе несколько дней.
* * *– Отец, а почему он так долго спит?
– Он не спит. Он без сознания.
Этот разговор происходил в пещере, вполне, впрочем, благоустроенной и, по гималайским понятиям, даже уютной.
Пол был устлан полосатыми тибетскими ковриками, темные стены украшали китайские свитки из шелка и рисовой бумаги, а с каменного потолка свешивался на цепи старинный бронзовый масляный светильник тонкой и изящной работы.
Его оконца из цветного стекла и пламя очага давали достаточно света, чтобы мы могли рассмотреть пещеру и находящихся в ней во всех подробностях.
Прямо под светильником, посредине пещеры возвышалось каменное ложе, устланное белыми меховыми шкурами, такими же, как и одеяния встреченных нашими путешественниками снежных людей.
Оно, вероятно, играло роль стола, потому что было округлым и широким, но сейчас на нем лежало тело Карла.
Сам Карл где-то отсутствовал.
Но даже если бы он и находился в этом пещерном «здесь и сейчас», то все равно не понял бы ни слова, потому что говорили на неизвестном ему языке, и едва ли смог бы что-нибудь изменить или чему-либо помешать.
У изголовья ложа сидела на меховом табурете молодая, очень красивая девушка, смуглая, с черными глазами и длинными, черными же, косами.
В одной руке она держала миску с какой-то дымящейся жидкостью, а другой протирала смоченным в ней куском мягкой ткани лицо и шею Карла. Запах от жидкости шел очень сильный, так что щипало глаза, но в то же время довольно приятный. Она явно обладала лечебными свойствами – царапины, синяки и ссадины Карла исчезали на глазах.
Девушка отставила миску в сторону, поднялась и потянулась, разминая затекшую от долгого сидения спину.
– Отец, а почему он не приходит в себя?
Старец, тоже закутанный в меха, но не белые, а золотистые, сидевший в глубине пещеры на некоем подобии трона и куривший короткую глиняную трубочку, пожал плечами.
– Отец, разбуди его! Пожалуйста! Я хочу увидеть его глаза и услышать голос!
Старец нехотя слез со своего седалища и, шаркая ногами, всячески изображая старческую немощь и бессилие, подошел к ложу.
Он был маленького роста, смуглый, сухонький, сгорбленный и очень морщинистый.
Судя по внешнему виду, старец годился девушке в прапрапрадеды.
Однако, когда она называла его отцом, он не возражал.
* * *Мы с вами уже видели и эту девушку, и этого старца.
Девушка была та самая, что пасла яков в укромной долинке, мимо которой пролегла тропа наших путешественников, и, безусловно, та самая, что недавно встретила Карла у выхода из пещеры.
Старца же мы видели на портрете, украшающем кабинет Шаховского. Конечно, скорее всего, это был не сам Дэнкэй, но кто-то весьма и весьма похожий на него. Близкий родственник. Потомок. Например, прапраправнук.
Подойдя к ложу, старец простер над головой Карла тонкую, худую, испещренную синими венами руку.
Потом медленно провел ею вдоль всего его тела, задержавшись над сердцем и над правой стороной живота.
– Гм, – наконец изрек старец, – я думаю, лучше оставить его так. Для его же блага. Через шесть часов он умрет – быстро и без лишних мучений.
Девушка ахнула и прижала ладони к груди.
– Но… я думала, что он просто устал! Он же столько прошел, преодолел столько препятствий, он дрался с близнецами и победил! А ты говоришь, что он умирает! Как такое может быть?! Почему?!
Старец пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Девушка схватила его за рукав:
– Отец!
Старец мягко отвел ее руку.
– Отец!
Он вздохнул, покачал головой и возвел глаза к потолку.
– Отец! Спаси его! Ты ведь можешь!..
– Чего ради я должен менять его судьбу? Он получит то, зачем пришел, – хмуро возразил старец, отводя глаза от горящего взгляда девушки.
Она упала на колени и умоляюще простерла к нему руки.
– Ну-ну, что ты… – сдался старец. – Хорошо… посмотрим, что тут можно сделать…
Он снова повернулся к ложу и медленно обошел его, постукивая пальцами по краям и что-то бормоча себе под нос. Девушка, успокоившаяся и повеселевшая, смиренно присела в уголке.
– Н-да, занятный тип, – задумчиво изрек старец, закончив обход и остановившись у изголовья. – Спокойный. Упрямый. Очень упрямый. Целеустремленный. Очень целеустремленный.
Девушка энергично закивала.
– И сильный, очень сильный, – продолжал старец. – Паджангу пришлось унести Раджанга на руках. А я не припомню, чтобы кому-либо когда-нибудь удавалось хотя бы… н-да, задача!
– Вот! – Девушка, не утерпев, подскочила к старцу. – Вот, ты сам видишь, какой он! Разве такой не достоин жизни?
– Гм, – сказал старец.
Прошло еще несколько томительных для девушки минут.
Наконец старец вытащил из-за пояса короткий узкий нож и критически осмотрел его лезвие. Потом попробовал остроту подушечкой большого пальца. Недовольно нахмурился и потребовал у девушки, чтобы та принесла его точильный камень.
– Давненько я этим не занимался… Да, еще мне понадобятся ножницы, иголка и шелковые нитки. И вскипяти побольше воды!
– Хорошо, отец. А что ты собираешься с ним делать?
– Я собираюсь посмотреть, что у него внутри, – важно промолвил старец.
Он распрямился, его глаза под сморщенными сухими веками сверкнули молодым блеском.
– А также я собираюсь отрезать ему кое-что лишнее. Поэтому усыпи его. Так глубоко, как только сможешь.
– Но зачем? – удивилась девушка. – Он ведь и так без сознания!
– Этого недостаточно. Сердце может не выдержать. Потому что ему будет больно. Очень больно. Невыносимо. Ты же не хочешь, чтобы он умер у меня под ножом?
Девушка отчаянно замотала головой и бросилась исполнять приказания.
Когда все было приготовлено, а старец тряс в воздухе свежевымытыми руками, она подошла к Карлу и стала гладить ему виски.
