Татьяна Тронина - Свидание под дождем
– Можно подумать, что с обычной женщиной, не балериной, которая не на сцене, а в офисе свой день проводит, никаких проблем не возникнет, – с иронией, чувствуя, как у него дрожат губы, возразил Глеб.
– С любой женщиной – всегда проблемы, – тряхнул головой Серж. – Но. Но! Эта, которая из офиса, тебе хоть обед приготовит, кастрюлю борща сварит, а вот от балерины ты подобных разносолов вряд ли дождешься. Потому что она вся в искусстве, ее жизнь – это сцена.
– Ну и что, – пожал плечами Глеб. – Меня это ничуть не страшит.
– Уважаю, – вдруг серьезно сказал Серж. – Слушай, да ты уникум – раз согласен на подобные условия. – Он посмотрел на наручные часы. – Ох ты, время-то! Пора. Засим прощаюсь. И не забудь – ждем мадемуазель Леониди у себя, второго числа. Кто знает, вдруг именно ее кандидатуру одобрит наш Главный!
…К одиннадцати Глеб поехал встречать Зою к ее театру, вымотанный встречей с Сержем Мальтизеном. Он к ее концу уже ненавидел этого человека, оказавшегося столь бесцеремонным и безжалостным. К которому, между тем и придраться нельзя, поскольку помреж вел беседу внешне чинно-благородно. Недаром же говорят, что они существуют, энергетические вампиры, – люди, которые отнимают энергию у окружающих. Вероятно, таков и Серж.
«Ах, ну да, он же коренной москвич, кто-то говорил… – вспомнил Глеб. – Воображает себя белой костью, особенным. Хозяином. Я для него – выскочка и ничтожество. Сразу дал мне понять, что не считает то, чем я занимаюсь, творчеством. Он – да, весь в искусстве, а я, по его мнению, торгаш, купец, поделки выставляю… Да он же мне просто завидует! Ну конечно, завидует, ведь чувствует, что я скоро могу приподняться, заработать денег со своими шоу, а вот он, занимающийся только высоким искусством, – никогда. И Зою-то он столь охотно позвал на просмотр именно потому, что уверен – Главный ее не возьмет. Лишний повод щелкнуть меня по носу… Да он же ненавидит всех провинциалов, в нем так и сквозит снобизм, столичный гонор!»
…В метро и на улицах, несмотря на поздний час, было полно людей. В такую погоду, настоящую летнюю, невозможно усидеть дома. Москва – уютная, отмытая, пахнущая свежей зеленью, вся в разноцветной причудливой подсветке, с белыми шатрами летних кафе, с пенящимися фонтанами, которые напоминали струи праздничного шампанского, брызнувшего вверх из бутылок, прямо к темно-синему гладкому небосводу, напоминающему мраморный потолок в столичной подземке, – так и звала на прогулку.
Глеб смотрел на людей. В основном на женщин. Старых и молодых, худых и толстых, стильных и вульгарных. Все они казались ему слишком обычными, слишком неинтересными. А обрывки дамских разговоров заставляли морщиться. Потому что беседы их были, как казалось Глебу, примитивными, банальными. В худшем смысле бабскими, даже если велись на интеллектуальные темы.
Если подумать, Серж Мальтизен, рассказывая о балеринах, абсолютно точно охарактеризовал Зою, такая не сварит мужу борща. Только Серж воспринимал это как недостаток, а Глеб – как великое достоинство Зои.
Ведь Глеб заскучал бы с обычной женщиной. Зачем нужны отношения, напоминающие миллионы других отношений вокруг? Зачем любовь, сделанная под копирку? Чтобы как у всех – обеды, скучный супружеский секс, коммунальные платежи, запланированный отдых, однообразные выходные… Кастрюли с едой – это не главная ценность в жизни. А дети? Меньше всего на свете Глеб мечтал о детях. Они ведь вечный источник разнообразных проблем, финансовых трат, сил и нервов. Дети – это то, что на самом деле разобщает мужчину и женщину, делает их постепенно врагами, ведь в вопросах воспитания непременно происходят разногласия между родителями. А как рождение детей, их кормление – физически и психически уродуют женщину, превращают ее в чокнутую толстую тетку (гормоны-то у бедной скачут!).
Как хорошо, что Зоя не собирается рожать, не бредит материнством, занятая только сценой… И это тоже в плюс ко всем прочим ее достоинствам, хотя Серж, наверное, и в этом вопросе оказался бы не согласен с Глебом.
Пожалуй, москвич Серж, ратующий только за настоящее искусство, являлся еще большим мещанином, провинциалом, чем он, Глеб, приехавший когда-то покорять столицу с одним потрескавшимся дерматиновым портфельчиком под мышкой.
…Навстречу Глебу спустилась Зоя. Опять вся в черном, несмотря на теплую погоду. В этот раз на девушке было надето узкое блестящее платье с глубоким вырезом, а черный длинный шарф (кажется, женщины называют такие почему-то палантинами) вился вокруг ее узких плеч.
И опять Зоя напомнила Глебу ангела с крыльями – столь необычной, утонченной показалась мужчине ее красота.
– Привет, детка, – он протянул ей причудливую, фиолетового цвета длинную орхидею, купленную по дороге. – Кажется, я сегодня совершил невозможное. Тебя будут ждать в «Российском балете» второго числа. На просмотре. Главный режиссер ищет новую приму на замену прежней, которая ушла.
– Что? – побледнела Зоя. Закрыла свои огромные, подведенные почти до висков «египетские» глаза, затем снова распахнула их. – Ты шутишь?!
– Нет. Я сейчас с Мальтизеном договорился. Помнишь, я когда-то обещал, что сделаю это…
– Господи… Глеб, спасибо тебе огромное! – Зоя, держа орхидею в одной руке, буквально упала в объятия Глеба, обняла его, слегка щекоча шею сзади лепестками цветка.
– Все для тебя, милая, все только для тебя. Пойдем отметим где-нибудь это событие?
– Да. Да, конечно…
– Но хотелось бы теперь и от тебя получить какое-то ответное действие, в мою пользу, – смеясь, словно в шутку, произнес мужчина. Отстранил Зою, повел ее за собой. – И ты знаешь, какое.
– Какое? Ах, ты хочешь, чтобы я танцевала у тебя вечерами, в галерее…
– Да. Сезон в «Российском балете» начнется осенью, так что лето у тебя оказывается свободным. Потом, наверное, я найду другую танцовщицу, как ты выразилась – девочку из кордебалета, согласную на подработки… Но сейчас, когда я только-только открываюсь, когда реклама, когда надо максимально привлечь публику… твоя кандидатура просто идеальна.
– Глеб, я только «за», но я теперь чего-то боюсь, – неуверенно ответила его спутница.
– Ты будешь выступать под псевдонимом. В маске! Никто не узнает, что это ты.
– Глеб… – застонала Зоя. Потом искоса посмотрела на него, засмеялась нервно. – Ладно, я подумаю. Только чтобы никто не знал моего имени. И в первую очередь в «Российском балете» чтобы об этом не слышали.
– Мамой клянусь, не услышат! – шутливо ответил он. – Зоя, я же не враг тебе.
– Но я пока еще ничего тебе не обещала! Может, и не смогу танцевать у тебя. Дай мне время подумать, – она прижалась щекой к его плечу.
