Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Её глаза широко раскрываются:

– На море? Правда? А куда?

– На Крит, – отвечаю, наблюдая за её реакцией. – Греция. Тёплое море, солнце, пляж.

– Вау! – восклицает она. – А папа поедет с нами?

Этот вопрос я ожидала, но всё равно чувствую укол в сердце.

– Нет, – качаю головой. – Только мы – ты, я и Даниил.

– А-а-а, – протягивает она, и в её голосе смесь облегчения и разочарования. – Так даже лучше. Папа всё равно будет всё время на телефоне. Как в прошлый раз в Турции.

Она права. Наш последний семейный отпуск два года назад был испорчен постоянными деловыми звонками Павла. Он больше времени провёл в номере на переговорах, чем с нами на пляже.

– И ещё кое-что, – добавляю я, не зная, как она отреагирует. – Максим Сергеевич едет со своей дочерью. Полиной. Мы будем отдыхать вместе.

Ника несколько секунд молчит, потом улыбается:

– Круто! Полина классная. Она была у нас на дне рождения, помнишь? Показывала фотки со скрипичного конкурса.

Помню. Полина – милая, воспитанная девочка, чем-то похожая на Нику. Такая же серьёзная, вдумчивая.

– Значит, ты не против? – уточняю я.

– Конечно, нет! – восклицает Ника. – Мне нравится Максим Сергеевич. Он добрый. И с ним интересно.

Её слова вызывают у меня улыбку. Дети часто видят людей насквозь, без взрослых фильтров и предубеждений.

– А Даниил знает? – спрашивает она.

– Ещё нет, – отвечаю. – Я хотела сначала с тобой обсудить. Ты старше, понимаешь больше.

Она кивает, гордая этим признанием её взрослости:

– Даниил будет в восторге. Он давно просит поехать куда-нибудь.

– Но папе мы пока не говорим, – предупреждаю я. – Это будет наш с вами секрет, пока всё не будет точно решено.

– Понимаю, – серьёзно кивает Ника. – Он будет против.

– Вероятно, да.

– Но он не может нам запретить, правда? – в её голосе тревога. – Мы же ничего плохого не делаем.

– Не может, – уверяю я. – Мы имеем полное право на отдых.

Она обнимает меня крепко-крепко, и в этом объятии я чувствую не только её любовь, но и молчаливую поддержку. Моя двенадцатилетняя дочь стала мне опорой в этой буре, и от этого осознания сердце сжимается от любви и грусти одновременно.

Глава 20

Глава 20

Тишина дома кажется обманчивой. Слишком тихо. Слишком аккуратно. Что-то не так. Чувствую это сразу, как только переступаю порог после вечерней смены. Дети у мамы… она забрала их из школы, чтобы я могла задержаться в больнице. Павел должен был вернуться только завтра – очередная "важная командировка", о которой он сообщил мне вчера вечером коротким сообщением.

Но в доме кто-то был. Или есть.

– Павел? – окликаю, включая свет в прихожей. Тишина в ответ.

Снимаю куртку, разуваюсь. Настороженно прислушиваюсь к каждому звуку. Взгляд цепляется за детали – ботинки Павла у входа. Значит, он дома. Вернулся раньше. Почему не предупредил?

Поднимаюсь наверх, в спальню. Мне нужно переодеться, принять душ, смыть с себя усталость и запах больницы. Останавливаюсь на пороге, и сердце пропускает удар.

Ящики комода выдвинуты. Шкаф приоткрыт. На кровати – разбросанные вещи. Мои вещи. Кто-то рылся в них, перебирал, искал...

– Наконец-то, – голос Павла заставляет меня вздрогнуть.

Он стоит в дверях ванной – высокий, подтянутый, с холодной улыбкой на лице. В руках – мой ежедневник. Тот самый, в котором я записываю встречи с адвокатом, заметки для суда, мысли о происходящем.

– Что ты делаешь? – мой голос звучит слишком тихо, слишком испуганно.

– Интересное чтение, – он поднимает ежедневник. – Особенно части про меня. "Павел угрожал забрать детей", "Павел обманул с финансами", "Павел, вероятно, готовит ловушку". Занимательная фантастика, не находишь?

Меня обдает холодом. Этот ежедневник – моя попытка документировать все, что происходит. По совету адвоката. Для суда. Мои самые сокровенные мысли и страхи. Вещи, которые я не говорила никому, кроме Анны Громовой и иногда Максима.

– Ты обыскал мои вещи, – говорю, пытаясь сохранить спокойствие. – Рылся в моих личных записях. Это... это вторжение в частную жизнь.

– Частную жизнь? – он смеётся, и этот смех пробирает до костей. – Мы женаты тринадцать лет, Лена. У супругов нет "частной жизни" друг от друга. Особенно когда одна половина явно сходит с ума.

– Я не схожу с ума, – выпрямляю спину, встречая его взгляд. – Верни мой ежедневник. Немедленно.

– А то что? – он делает шаг ко мне. – Позвонишь своему дружку Максиму? Или тому адвокату, с которым тайно встречаешься? Анне... как её... Громовой?

Сжимаю кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках. Он знает про Анну. Знает про наши встречи. Что ещё он выяснил?

– Верни мои вещи, – повторяю, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. – И объясни, что ты вообще здесь делаешь. Ты должен был вернуться завтра.

– Изменились планы, – он пожимает плечами, не выпуская ежедневник. – Решил проверить, чем занимается моя дорогая жена в моё отсутствие. И правильно сделал.

Он поднимает ежедневник, начинает зачитывать:

– "9 мая. Павел снова забрал Даниила без предупреждения. Вернул поздно, ребёнок перевозбуждён, не мог уснуть. Явно делает это назло". "15 мая. Сегодня Павел принёс документы на подпись. Притворилась, что согласна, но сделала копии. Отдам адвокату для анализа". "23 мая. Максим говорит, что нужно быть готовой к любым провокациям. Павел может попытаться представить меня неуравновешенной".

С каждой фразой его голос становится всё злее, лицо темнеет от ярости. Я стою, не в силах пошевелиться, как кролик перед удавом.

– Знаешь, что это, Лена? – спрашивает он, захлопывая ежедневник. – Это паранойя. Настоящая клиническая паранойя. Ты видишь заговоры там, где их нет. Подозреваешь меня в ужасных вещах, которые я даже не думал делать.

– Это не паранойя, – отвечаю, собирая все крупицы храбрости. – Это факты. Ты действительно делал всё это. И продолжаешь делать.

– Например? – он выгибает бровь. – Приведи хоть один конкретный пример, где я пытался тебе навредить.

– Ты заблокировал наш совместный счёт, – напоминаю я. – Лишил меня доступа к деньгам, которые я зарабатывала годами. Подделал мою подпись на документах. Распускал слухи о моей психической нестабильности среди коллег.

– Преувеличения и домыслы, – отмахивается он. – Я защищал наши общие финансы от твоих импульсивных трат. Никакие подписи не подделывал – у меня есть доверенность. А слухи... ты сама создаёшь их своим поведением. Люди не слепые, Лена. Они видят, что с тобой происходит.

Он делает ещё шаг ко мне, и я невольно отступаю, упираясь в стену. Ежедневник всё ещё у него в руке – моя жизнь, мои мысли, мои доказательства.

– А теперь ещё и этот отпуск, – говорит он с угрожающей улыбкой. – Тайный побег на Крит. С Бересневым и его дочерью. Интересная компания для семейного отдыха, не находишь?

Воздух застревает в лёгких. Он знает. Знает о наших планах. О билетах, которые я купила вчера. О брони отеля.

– Как... – начинаю я, но он перебивает:

– Как я узнал? – его улыбка становится шире. – Тебе стоит чаще чистить историю в браузере, дорогая. И почту проверять перед выходом из аккаунта. Такие мелочи, а столько выдают.

Я чувствую, как земля уходит из-под ног. Он следил за мной. Читал мою почту. Проверял историю поиска. Я была под колпаком всё это время, даже не подозревая об этом.

– Это вторжение в частную жизнь, – повторяю я. – Ты не имеешь права.

– Имею, – отрезает он. – Когда моя жена ведёт себя странно, проводит тайные встречи с адвокатом, планирует увезти моих детей на другой конец Европы без моего ведома – я имею полное право знать, что происходит.

– Ты следил за мной?

– Я защищал свою семью, – его голос твердеет. – От тебя. От твоей растущей неадекватности. От твоих попыток настроить детей против меня.