Татьяна Алюшина - Смерть в наследство
— Вы сразу нашли улицу и дом?
— Нет, я немного поплутала, два раза попадала не на ту улицу, но, когда шла назад, дедушка меня провожал по короткому пути к станции.
— Нарисуйте план, что запомнили, и название улиц, хоть приблизительно.
Она взяла блокнот, сосредоточилась и стала рисовать.
«Странно, что никаких дополнительных вопросов. «А почему пешком?», «Зачем это нам нужно?» — что-нибудь в обычном женском стиле!»
Нет. Вопросов не воспоследовало, она просто рисовала план.
Это он сбился с ее волны, позволив себе, под шелест шин, воспоминания, рассуждения и настройку на обычную женскую логику.
А эта Вероника совсем необычная, она другая.
Надо вспомнить, как она вчера отвечала, рассказывала, реагировала на его вопросы, жесткий темп их разговора, ее точные ответы — никаких эмоций, никаких рассуждений — только факты. Холодно, четко, никакого дребезжа.
Ни слез, ни сопель, ни страхов — жесткий контроль за тем, что говорит.
Хотя это было трудно, даже ему на ее месте было бы трудно.
Черт! Она ему нравилась!
«Стоп, стоп, Кнуров! Тормози! Мне нравится ее поведение в трудной ситуации, ее сила воли, это очень облегчит работу. И все! Никаких «нравится»! Все!»
Она передала ему блокнот.
Рассмотрев рисунок, он улыбнулся про себя, в последний момент удержавшись, чтобы не улыбнуться открыто. С памятью у девушки все было в порядке и с топографией тоже. Рисунок оказался сбоку, а не по центру листа. Все-таки она была женщиной и, начав рисовать с центра, сместилась к боку.
— У вас хорошая память, — похвалил он. Молчание. Ни спасибо, ничего.
— Вот что, Вероника. Если вы действительно хотите благополучно вылезти из этой вашей странной ситуации, то должны быть готовы к тому, что я буду знать о вас все, абсолютно, о вас и ваших близких. И буду задавать нетактичные вопросы, вплоть до ваших критических дней и марки любимых прокладок, и вы будете мне на них отвечать, и мне придется читать ваши личные письма, и никаких обид или обвинений меня в нетактичности категорически не разрешается. Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому.
Зеленый выстрел!
— Критические дни у меня должны быть через три недели, правда, мне кололи много лекарств, и график может сдвинуться. Меня задевает и мне неприятно, когда вы задаете очень личные вопросы, но это не вызывает во мне обиды или обвинений в ваш адрес. Я приняла решение и вашу помощь. Единственная просьба к вам — быть помягче с моим дедушкой.
— Вот и хорошо, — отводя глаза и уходя из-под зеленого артобстрела, ответил он. — В заборе есть задняя калитка?
— Я не знаю, я не осмотрела толком дом и участок.
— Ладно, в крайнем случае полезем через забор.
— Там Апельсин.
— Значит, вы полезете первой, на вас он лаять не будет. — Кнуров быстро глянул на нее и, снизойдя, объяснил: — Надо попасть в дом так, чтобы никакие соседи, никто нас не видел и не знал, что мы там были.
Все-таки женщины разбаловали мужчин!
Мужчина говорит: делай так или будет эдак, и ждет неминуемых вопросов от женщины, а получив их, снисходительно поясняет «глупышке», что и почему.
От этой вопросов не дождешься! Как же!
Не несчастная потерпевшая, а прямо бойцовый петух какой-то!
— И еще. Будете делать только то, что я скажу, и когда я скажу. Вы должны слушать меня, как Господа Бога.
— Первого, — чуть улыбнулась она.
— Что первого? — сбился с назидательно-снисходительного тона Кнуров.
— Командир всегда первый после Бога. — Улыбка сошла с ее губ. — Я постараюсь, но не обещаю. Если я буду абсолютно уверена в неправильности ваших приказаний и буду видеть правильный выход, я, скорее всего, вам не подчинюсь.
— Даже не думайте!
Она пожала плечами и развела ладони в стороны, что означало: «Ну извини, хочешь — откажись от дела!» И в зеленых глазах-пулях сверкнуло лукавство.
Она его тоже изучала и даже немного раскусила! Она видела, что он завелся на интригу: шерсть на холке дыбом, когти почти выпущены, зубы оскалены!
Матерый взял след!
Хочешь — откажись! На полном скаку, чуя запах добычи!
Идиотки — это плохо и тошно. Умные, оказывается, еще хуже! А умные, мудрые и битые жизнью — вообще кранты!
Он сдался! Вот черт!
Но оставил последнее слово за собой.
— Я вам не советую, — угрожающе, с напором, поставил он точку в их дискуссии.
Она шла за ним и смотрела ему в спину. Они то останавливались, прячась и пережидая идущих людей, он прислушивался, как ей казалось, принюхивался, то бегом пересекали дорогу, обходили какие-то дома сзади. По честным правилам казаков-разбойников.
«А я-то хороша! Улыбалась чему-то, радовалась, когда вспоминала его в больнице. Идиотка! Злой, жесткий сухарь! К тому же хам, ну не трамвайный, но хам! И не нравится он мне вовсе, глаза эти серые, волчьи! «Будете делать, что я вам скажу!» Ага! Сейчас! Может, еще с крыши прыгнуть? О чем я думаю?! Мне спасать надо себя и дедушку! И не важно, кто мне помогает, хоть этот Матерый, хоть сам Джеймс Бонд! Только пусть не смотрит на меня своими стальными глазами, а то у меня все замирает внутри, не то от злости, не то со страху! Вот и не смотри ему в глаза, Никуша, и все будет хорошо!»
Они остановились у забора дедушкиного дома. Задняя калитка обнаружилась, но запертая на большой висячий замок, как и положено в справном хозяйстве.
Кнуров достал что-то из одного из многочисленных карманов жилетки, которую надел в машине, скинув куртку, перед тем как идти. Придвинувшись вплотную к ажурной кованой калитке, что-то такое там сделал и через несколько секунд открыл дверь. Они быстро вошли на участок, он захлопнул за ними дверь и закрыл ее на замок.
Из-за угла дома, предупреждающе рыча, обманчиво-ленивой трусцой вышел Апельсин.
— Апельсин, это я! — почему-то шепотом позвала Ника.
Пес перестал рычать, улыбнулся во всю собачью морду и резво потрусил к ним. Этот пес умел улыбаться! Ну надо же!
Открылась задняя дверь дома, и вышел дедушка.
— В дом, быстро! — приказал Сергей и слегка подтолкнул Нику в спину.
— Дедушка, пошли в дом, — перехватив деда на середине дорожки и стараясь его не напугать, прошептала Ника.
Василий Корнеевич был не просто стреляный воробей, мудрый, хитрый, видевший и понимавший го-о-ораздо лучше многих и многих орел, какой уж там воробей!
Стрельнув глазами на ее спутника, он тихо свистнул Апельсину, который, подчиняясь приказу, первым влетел в дом, удивив Нику своей прытью.
Дедушка вошел последним и запер за собой дверь. Ника кинулась к нему обниматься.
— Дедушка!
— Здравствуй, здравствуй, солнышко! Как ты себя чувствуешь, выздоровела? — Он поцеловал ее в макушку и погладил по голове.
